— Жив. Надо вытаскивать его отсюда. Черт! Да что темно-то так?!
Мутный свет электрического фонарика вспыхнул почти в ту же секунду, высветил изломанное глубокими тенями лицо Марты.
— На полу лежал. — Она направила фонарик сначала на Лысого, а потом на Арсения, тихо всхлипнула.
— Не реви, мать! Прорвемся! — Лысый взвалил друга на плечо, вслед за бестолково мечущимся лучом света обвел взглядом нутро павильона, и по загривку пробежала дрожь первобытного ужаса. Эти тетки… эти скульптуры были как живые. Даже слишком живые…
Пока добежали до машины, вымокли до нитки. Несколько раз Лысый едва не упал, натыкаясь на беспокойно вьющегося у ног Грима. Уложив Арсения на заднее сиденье, он врубил обогрев на полную мощность, втопил в пол педаль газа, рявкнул Марте:
— Мобильник давай! Быстрее!
Она сунула ему в руку телефон, перегнувшись через переднее сиденье, коснулась бледного лица Арсения. Жалостливая. Стопудово, жалостливая…
Несмотря на поздний час, Селена взяла трубку сразу, словно ждала звонка. А может, и ждала, она ж тоже особенная…
— Что? — спросила, не здороваясь. — Что-то с Арсением?
— Кажется. Везу в больницу. Ты там?
— Нет, но уже выезжаю. Это снова случилось?
— Не знаю, Селена! Не понимаю ни черта! Он в отрубе, но сердце бьется.
— А зрачки? Какие у него зрачки?
— Да не смотрел я, темень кругом! Ты сама потом взглянешь, хорошо?
— Когда ты его привезешь?
— Через час, наверное. А ты успеешь?
— Успею. Я буду ждать вас в приемном. — В трубке послышались гудки отбоя.
— Кто это? — Лицо Марты было непроницаемым.
— Врач. Она Арсения после комы на ноги поставила. Клевая девчонка, он только ей доверяет.
Селена не подвела, как и обещала, встречала их в приемном покое. Тут же толклись два санитара с каталкой. Лысый аккуратно сгрузил Арсения на каталку и только потом кивнул Селене. Она не ответила, кажется, она никого, кроме Крысолова, не замечала, а глаза ее разноцветные начали темнеть, как небо перед грозой. Или море перед штормом…