Полтергейст

Альберт метнулся к придиванному столику у моего локтя.

Брайан влетел лбом в полированную дубовую ножку.

Стол покачнулся.

Я взмахнула рукой, чтобы схватить…

…колбу…

…которая упала…

…и разбилась…

…вдребезги.

Сотрясая дом, в воздух с пронзительным воплем взвился ураган зеркальных осколков. Налитое кровью раскалено-желтое существо собралось воедино и понеслось к выходу.

Брайан с воем рухнул на пол.

Мара, которая прибежала на шум, неся в руках маленький зеленый венок, замерла в проходе; взгляд заметался между россыпью осколков, на которые плюхнулся ее сын, и пылающим силуэтом, с ревом пронесшимся мимо.

Я вскочила с дивана и бросилась вдогонку за существом. Колено заныло, не одобряя резких движений. Когда я выбежала на подъездную дорожку, Селия уже скрылась из виду.

— Проклятие! — выругалась я. Тонкая желтая нить энергии, которая связывала меня с существом, натянулась пружиной, указывая на юго-восток. В сторону Чайнатауна. Я метнулась обратно в дом, хватая сумку и куртку. — Побегу догонять!

Мара сунула мне в ладонь кружок из веток какого-то растения.

— Не совсем то, что я хотела, хватит примерно на полчаса, но сойдет и так. Осторожно, колючки.

Но было уже слишком поздно: шипы успели проколоть кожу. Я сунула ежевичное кольцо в карман куртки и устремилась в погоню за призраком, который не был призраком — на юго-восток, в Чайнатаун.

Глава тридцать вторая

Я припарковала «ровер» на Джексон-стрит и пешком отправилась в самое сердце Чайнатауна. Путеводная желтая ниточка указывала почти ровно на юг. Спустившись по Мейнард-авеню, мимо расписного красно-желтого фасада музея Азии до угла Кинг-стрит и парка Хинг Хэй.

Этот короткий участок Кинг, от железнодорожного вокзала на Четвертой до современной эстакады, вознесшейся над останками Девятой, китайцы заселили после Сиэтлского пожара, когда истек срок действия Акта об исключении.[20] Все здания здесь были построены китайскими торговцами между 1890-м и 1930-м годами. Я остановилась, чтобы сориентироваться; мое внимание привлекла стайка играющей в парке ребятни: черные, желтые и коричневые, все в масках в честь Хеллоуина, они резвились на мокрых рыжеватых кирпичах дорожки, то и дело ныряя между красными столбами павильона, под недовольное ворчание пары стариков, играющих в шашки за каменным столиком внутри. Когда терпение стариков лопалось, они начинали махать руками, и дети с криками и визгом бросались врассыпную. Вокруг скамеек и столиков у выхода толклись группками подростки и молодежь, болтая ни о чем на полудюжине разных языков.

В магазинчиках и ресторанах — бедных, но гордых — собралась толпа любителей воскресных «дим сум».[21] Белокожие посетители — издалека видно, как бледные лица мелькают в пестрой толчее — таращатся на вывески: «Китайский тумак», «Четыре моря», «Сан Я»; ныряют в «Розовую годзиллу» за японскими видеоиграми; несут яркие коробочки из булочной или пакеты из «Уваджимайя» и книжного «Кинокунья», которые лопаются от импортных продуктов и комиксов манга, или пакетики с изысканными угощениями — с расчетом на вечер, откупиться от вечернего нашествия клянчащих сладости детей. Запахи еды и печенья с предсказаниями, мусора и мокрого асфальта смешиваются со звуками воскресной болтовни и случайных обрывков музыки, что доносится из каждой открытой двери…