Внизу загрохотали шаги. Вдруг показался Альберт.
С лестницы донеслись шаги, перемежающиеся кряхтеньем и рычанием. Бен попробовал вжаться в стул, но рухнул на пол, где и остался лежать грудой переплетенных конечностей.
— Ох… Вот засада! Бешеный носорог проснулся. — Он распутался и встал на ноги. — Извини. Обычно после обеда он спит дольше.
— А когда спишь ты?
— Когда Мара дома — то есть около четырех часов вдень, два раза в неделю… Если не ошибаюсь… Брайан, наверное, вырастет, думая, что у отца ранний Альцгеймер, а мама подрабатывает патронажной сестрой.
— Я думала, твоя мать иногда с ним сидит.
Бен покачал головой. Грохот приближался к двери чердака.
— С недавних пор перестала. Она сломала ногу.
Я в ужасе уставилась на него.
— Неужели Брайан?
Бен добрался до двери.
— Нет. Поскользнулась на мокрой от дождя лестнице. Но она у нас крепкая старушка с прочными костями, так что все обойдется.
За стеной раздалось «Гра-а-а!» Брайана, дверь затрещала и с грохотом подалась внутрь. Не успел Бен потянуть за дверную ручку, как в комнату, прямо под ноги отцу, ввалился Брайан.
— Гра-а-а!
Бен изо всех сил старался выглядеть строгим, а в итоге у него лишь съехались «в кучку» глаза.
— Schreckliches kind![8]
Я точно не знала, что это значит, но Брайан принялся с хихиканьем кататься по полу — явно не то, чего добивался Бен.
— Может, тебе стоит переключиться на русский? — предложила я.
— К сожалению, моя мамуля уже успела. Немецкий — мое последнее прибежище, единственный способ выплеснуть эмоции, а когда я зол, грамматика летит ко всем чертям. Скоро придется перейти на финский или выучить новый язык, чтобы не отставать. Как думаешь, как быстро я смогу выучить урду?
Я не знала, серьезно он говорит или шутит.