Я обманывал сам себя: я только что пропихнул записку поглубже, никаких уголков там не оставалось.
Ну, и как быть?
Бездарное и бесполезное занятие — раскаиваться в том, что сделал. Но я, тем не менее, раскаивался. Ругал себя за несдержанность, за подозрительность и импульсивность. А толку ругать? Звонить надо.
Звонил. В больницах меня чаще всего посылали куда подальше. Дескать, без фамилии информацию не дают. А вдруг я — маньяк или киллер? По трём или четырём телефонам входили в положение, попытались помочь, выясняли, нет ли девушки с таким редким именем. Но — безрезультатно. По моргам звонить было глупо. Что ещё?
Раскалывалась голова — недосып. Но, как ни хотелось залечь, заснуть и не думать, я пошёл кипятить чайник. Если Яра… Ярочка… Если она, не дай бог, прочтёт… Это будет всё.
Мне было уже всё равно — единственный ли я, нет ли. Хотя где-то в подсознании горела маленькая тусклая лампочка: «единственный». Надежда…
Крупные чайные листочки, скрученные в жгутики, всплыли и потонули. Я закрыл крышку… А, в самом деле, что мне мешает?
Если я боюсь своей записки — надо опередить её! И всё!
Я подхватил чайник, кружку и отправился на площадку. В прихожей я прихватил пальто и мобильник.
Для тех, кто, выспавшись, умывшись и позавтракав отправлялся на работу и не желал ждать лифта, моя персона представлялась, думаю, любопытной и подозрительной в равной мере.
На вопрос, с чего это мне взбрело в голову, рассевшись на полу, чаёвничать в подъезде, я ответствовал кратко:
— Любимую девушку жду.
Чем немного смягчал подозрения — идиот, что с него взять? — зато вызывал участие со стороны некоторых прохожих.
Здоровенный мужик в костюме-тройке, звеня ключами от авто на пальце, строго спросил:
— Из какой квартиры?!
Я молча указал пальцем на свою полуоткрытую дверь.
Мужик резюмировал:
— Ну и сволочь же она у тебя! Я б такую… — но продолжать он не стал и отправился дальше.
Полная сердобольная женщина с пятого этажа — Марина Вячеславовна, кажется — спросила:
— И не холодно так-то, на пальтишке-то? Дела свои не застудишь?