Раскалённая луна

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это Лафит-Ротшильд, восемьдесят шестого года, — поморщившись, изрек Легран. — Четыре тысячи евро за бутылку.

— А по мне так кислятина кислятиной, — замечание старшего вампира ничуть не смутило юношу. Он откинулся на спинку кресла, бесшабашно запрокинул голову, рассматривая потолок. Свет, падающий от свечи, осветил широкий уродливый шрам на его шее, проходящий от уха к горлу: травмы, полученные до обращения, не поддавались вампирской регенерации.

— Но я здесь не для того, чтобы распить бутылку вина с вампиром, который в нем ни капли не разбирается, — сухо бросил Легран. — Зачем ты позвал меня?

— В этом весь вы. — Йен придвинулся к столу, в азарте подался вперед. — Сразу к делу, верно?

— Верно.

И ведь не скажешь, что мальчишке на самом деле под семьдесят. Почему-то принято считать, что возраст вампира можно определить по мудрому взгляду, который резко контрастирует с юной внешностью. Чушь собачья. Глаза — это отражение души, а у нежити ее нет. Так что бессмертные застывают в той точке, в какой закончили земную жизнь. И человек никогда не отличит этого двухсотлетнего вампира от обычного юноши. Только истинному охотнику под силу разглядеть то, что скрывается за завесой невинности.

— Вы же знаете, что можете мне доверять, — продолжал Йен.

Доверять? За долгие годы не-жизни это слово утратило для Леграна смысл, превратившись в набор букв, не более. В вечном существовании доверию нет места, впрочем, как и дружбе, состраданию, любви…

— Ты мне предан, — поправил его Анатоль. — Этого вполне достаточно.

А вот преданность, пожалуй, в данном случае самое точное определение. Слабый духом склоняется перед сильным, сильный чтит могущественного, могущественный почитает высшего — такова вампирская иерархия. И пока есть силы удерживать контроль над низшими, власть в твоих руках.

— Хорошо, — юноша не стал спорить. — В таком случае, я скажу, что сегодняшний провал принес кое-какие плоды.

Легран снова поднес бокал к губам, в надежде вдохнуть аромат кедра и каштанов — запаха его родной Франции. Воспоминания о ней всегда действовали успокаивающе, возвращая настроение. Но вкус бархатистых нот неумолимо меркнул — жизненная сила, отобранная у последней жертвы, таяла, как утренний туман в первых лучах солнца. Не утрачивала остроты ощущений только злость, охватывая все существо вампира, заполняя пустоты, оставшиеся после ушедших чувств.

— В провале никогда не бывает ничего хорошего, запомни это, — Легран поставил бокал на стол и пристально посмотрел на собеседника. — Утешаться малыми победами может только тот, кто не способен сделать большего.

— Это кто-то из великих сказал? — натянуто улыбнулся Йен.

— Это сказал я, — отрезал вампир.

— Мы все тщательно продумали, — начал оправдываться юноша. — Осечки не должно было…

— И, тем не менее, вы просчитались! — жестко произнес Анатоль. — А из-за вашей самодеятельности наш человек в охотничьей норе оказался под угрозой разоблачения! Столько лет работы вы готовы перечеркнуть одним непродуманным поступком! Merde, les jeunes! Grosse tЙte, peu de sens![8]

Йен молча выслушал тираду Леграна. За пятьдесят лет общения он изучил его достаточно хорошо, чтобы знать — не хочешь получить ментальный удар и превратиться в вампирский овощ — лучше не перебивать. Он просто достал из портфеля папку, протянул ее Леграну.

— Qu"est-ce que c"est que ca?[9] — зло бросил тот.

— Оно самое. То, над чем мы так долго работали.