— Без эмоций? — прошипела она. — Твой сын едва не угробил моего ребенка. И я должна не испытывать эмоций?
— Извините… — начал Роман, подбирая слова для оправдания.
Ирина Петровна развернулась к нему:
— Вы бы лучше вообще помолчали, Роман, потому что я сейчас близка к убийству.
Роман не знал, шутит ли она, но выглядело это весьма правдоподобно.
— Мама, — жалобно произнесла Маша и вклинилась между ней и Романом, будто прикрывая его от огня противника, — Рома не виноват. Я сама поехала. Я же говорила!
— Если бы не он, тебе бы и в голову не пришло поехать, — отрезала Ирина Петровна. — Поэтому нечего его выгораживать.
— Ира, давай снизим градус. — Отец говорил спокойно, но Роман прекрасно видел, что он тоже злится.
— Я не собираюсь снижать градус! Я вообще не собираюсь с вами дискутировать. Я только предупреждаю в последний раз, чтобы твой сын держался подальше. Ясно?
Ирина Петровна говорила все это, глядя на отца.
— Да не вопрос! — воскликнул тот. — У него билет на самолет.
— Так, значит, в ректорате меня обрадовали не зря? — тоже повысила голос Ирина Петровна.
— Зря! — громко ответил Роман, и все посмотрели на него. При этом стоявшая перед ним Маша развернулась так стремительно, что он невольно сделал шаг назад.
— Что? — в унисон спросили Маша и Ирина Петровна, однако Роман посмотрел на отца и сказал:
— Прости.
— Приехали, — произнес отец и, запустив пальцы в волосы, отошел к месту для курения.
— Ты не улетаешь? — спросила Маша, вглядываясь в его лицо так, будто что-то искала.
Роман чувствовал, что его уши пылают, щеки тоже горят, но, собравшись с мыслями, он посмотрел в глаза Ирине Петровне и произнес:
— Мне очень жаль, но я не лечу в Лондон.
— Вы отчислены, Роман! — нервно сказала та.