— Но что это даст в итоге? — с нажимом спросил Роман у свалившегося в самобичевание Волкова.
— Ну очевидно, что мне не позволят быть опекуном.
— И?
— Я не знаю, кому это выгодно. Но я просто ничего другого придумать не могу. Ну не прикол же это?
— Давай поговорим с моим отцом? Прямо расскажем ему и про наркоту, и про девиц, — Роман еще не договорил, как уже понял, что Димка не в восторге от идеи. — Ты против?
Волков посмотрел на дорогу, взъерошил волосы и неожиданно выпалил:
— Я не верю дяде Лёве, прости.
— Оу, — сказал Роман и отступил на шаг.
Волков смотрел на него исподлобья, и Роман понятия не имел, что сказать. Вероятно, на эти слова стоило бы обидеться, но обидеться не выходило, потому что на месте Волкова сам Роман вообще никому бы не верил. Особенно ему, Роману. А Волков стоял напротив и делился с ним своими опасениями.
— Ты думаешь, что за этим стоит мой отец?
— Я не знаю, — беспомощно выдохнул Димка и сжал виски руками. — Они заперли меня в клинику…
— Может, это ради безопасности? Меня вон тоже сослали, — ляпнул Роман и испугался того, что сравнил положения, в которых они с Волковым оказались, но Димка лишь вновь пожал плечами. — Что будем делать?
— Не знаю, Ром. Я так задолбался от всего этого. Может, и стоило вчера просто сдохнуть, чтобы не нужно было ничего решать.
С этими словами Димка отошел к скамейке и рухнул на нее, будто его перестали держать ноги. Роман подошел и встал перед ним. Он хотел сказать, что Волков идиот и чтобы тот не смел нести чушь, еще хотел сказать, что все будет хорошо и что они со всем разберутся. Только правда заключалась в том, что он не знал, будет ли все хорошо. И готового решения у него не было.
Роман молча опустился рядом с Волковым и сел так, чтобы касаться плечом его плеча. Думал, что Димка отодвинется, но тот остался сидеть на месте. Скамейка была холодной, как и вечерний воздух. Единственным источником тепла во всем мире сейчас было плечо Волкова. Роман впитывал это тепло, и его накрывало стыдом за случай с Эммой. Да, он извинялся, безропотно сносил нападки Волкова все эти три с лишним года, но по-настоящему стыдно ему стало только сейчас. Пятнадцатилетний Димка ведь вправду был влюблен в свою первую девочку. И предложил Роману проверить ее верность, потому что был сомневающимся в себе дурачком. И Роман не должен был целоваться с Эммой, должен был обратить все в шутку и разойтись с ней. И даже Димке ничего не говорить. Но он поступил, как ему казалось, правильно. И потерял человека, с которым рос с пеленок, который знал все его тайны и слабые места, чтобы ни разу этим не воспользоваться, когда они перестали быть друзьями.
Роман потер лицо руками и сказал:
— Прости.
Димка посмотрел на него удивленно:
— Да ты-то при чем? Ты прилетел, хотя мог бы с матерью побыть. Деда вон сколько не видел. Наоборот, спасибо тебе.
— За Эмму прости, Дим. Я идиот.