— Так вы и так вроде его того… кончить хотели.
Воцарилась неловкая тишина. Вот это номер.
— Проверь лучше, он там дышит ещё?
Меня обдало вонью из чьего-то рта, в ответ на что меня чуть не стошнило.
— Дышит. И кажется, пришёл в себя.
Это спорное утверждение. Перед глазами плясали цветные пятна, голову ломило, плечо дёргало болью, так что хотелось обратно в темноту. Где-то скреблась мысль, что умирать второй раз уже совсем не страшно, но почему-то всё ещё не хочется.
— Что делать-то будем? Может перевязать его?
— Где я тебе бинты возьму?
— Алё, ты на скорой приехал. В машине наверняка есть. Не нравится он мне. Того и гляди откинется. А Калыгин сам хотел с ним поговорить.
— Так давай прямо сейчас всё спросим, пока живой.
— Валяй.
— Эй ты, где перстень? — прогудело мне в самое ухо. — Перстень, сука, где!
Даже звон слегка потише стал и мир относительно прояснился.
— М-м… — пробуя пошевелить пальцами простреленной руки, изобразил я стон умирающего.
Рука онемела, шевелилась с большим трудом и через боль. И шум в голове не разберёшь от чего — от кровопотери или удара. Только сейчас всё это было вторично, в первую очередь меня волновал разговор этих отмороженных. Надо выбираться в ближайшее время, пока они не решили, что пора мне на тот свет. С их установкой в живых меня не оставлять я категорически не согласен.
— Как хотите, я принесу аптечку, — не выдержал нервный Петя.
— Сам принесу. А ты покарауль его, пока мы сходим.
— Я? Почему я? Я крови боюсь.
— Потому что ты у нас такой меткий стрелок.
— Петя, имей совесть. Жора, идём. Мне бы по-быстрому отмыться, и машину надо вернуть.