Богомол

Анин успел нанести всего один удар. Лезвие погрузилось чуть пониже головы богомола. Тварь встала на дыбы, из разорванных останков человеческого тела, которые она удерживала, веером брызнула кровь. Топор отлетел в сторону. Анин, не справившись с толчком, повалился на землю.

Треугольная голова богомола вдруг застыла, хотя корпус приподнялся в соответствии с фазой очередного «клевательного» движения. Точка крепления головы к туловищу растянулась, превращаясь во что-то длинное и клейкое.

Затем растянулась еще больше по мере того, как корпус двигался вверх-вниз, и голова в конце концов отвалилась, жадно цепляясь за остатки человеческой плоти. Богомол отползал еще несколько десятков метров вглубь леса, прежде чем остановился, суматошно вспарывая землю двумя парами ног.

Анин, следившей какое-то время за агонией обезглавленной твари, бессильно опустил голову, уткнувшись лицом в опавшие листья. Анжела Маверик сидела неподвижно, уставившись в лесную чащу. Ольга Сурта, не переставая кричать, металась по однополосной лесной дороге.

Впереди, менее чем в двухстах метрах, по-прежнему мелькали безразличные тени проносившихся мимо машин.

Эпилог

Он просыпается и тут же встает с кровати. Словно убегает от любых посягательств со стороны кошмара, был тот или нет. Лучше перестраховаться.

Темно. Ночь. Это плохо. В темноте сложнее отгонять образы, которые податливое воображение готовит пачками. Впрочем, не все так безнадежно.

В первое время, как он помнит, ему не снилось ничего особенного, разве что поляна, тропа, ведущая к Котловану. Лица одногруппников. Улыбающиеся лица, без тени тревоги и уж тем более скорби.

Кошмары пришли позже. Когда он посчитал, что никаких последствий уже не будет. Затяжные, пропитанные реальностью, повторяющиеся кошмары.

К счастью, они шли на убыль. Становились редкими, смутными, плохо запоминающимися.

К счастью, он не мучил себя угрызениями совести. Конечно, это была его идея, идти к Котловану, идея, из-за которой погибли восемь из одиннадцати, однако… не он был в этом виноват.

Он стоит у окна, босые ноги постепенно немеют от холода, но он не обращает на это внимания. Он скользит взглядом по домам на другой стороне улицы, его сознание лавирует во встречном потоке образов и мыслей, высыпавших невесть откуда, как скопище растревоженных диких пчел. Только бы не вспомнить то, что ему сейчас снилось, кошмар, разбудивший его. Только ни это, только ни испоганенное настроение на весь день.

Он волей-неволей, отталкиваясь от размышлений о мертвых, поворачивает свой разум в сторону живых.

Ольга Сурта, которая неделю находится в психиатрической больнице. Сергей несколько раз приезжал к ней, его даже пускали в палату, он сидел рядом с ее кроватью на жестком табурете, говорил какие-то односложные фразы, но в основном молчал, старательно пытаясь поменьше всматриваться в лицо молодой вдовы.

Похоже, она не узнавала его. Тем более, что знала его всего лишь несколько дней.

Вряд ли есть смысл продолжать эти визиты.

Любопытно, приезжала ли к ней Анжела Маверик? С Маверик они не общаются, даже не перезваниваются с того самого дня, когда их вместе везли в машине скорой помощи. В первые дни он часто порывался позвонить, но его что-то сдерживало. Не звонила и она.

Наверное, так все-таки лучше. Правильнее что ли.

Уж лучше общаться с теми, кто не был с ним там, в Арсеньево. Слава Богу, по этому поводу никто ему не дает советов, в том числе и родители.