— Если тебе так будет легче, я не стану пить, пока у тебя в голове не просветлеет, — предложил Эдгар. — Кит, я вполне смогу удержать тебя от любых безрассудств, а если ты пойдешь, Джек не станет требовать, чтобы я остался. Он ведь все понимает.
Молча она отвернулась от него и направилась к его палатке. Откинула клапан на входе и вошла в темное помещение. Ее обоняние сразу уловило горьковатый запах мыла, которое предпочитал Эдгар, и она вдохнула воздух полной грудью. Может, это и было глупо, но то, что она оказалась здесь, среди его вещей, окруженная запахом, который всегда ассоциировался у нее с ним, успокоило ее нервы, как могло бы мало что другое. Ее взгляд метнулся от деревянных стоек, на которых он развешивал брюки, чтобы они не мялись, к кровати с туго натянутым покрывалом. При виде кровати она ощутила знакомую истому и поскорее отвернулась. Находиться здесь было опасно.
Она подошла к стоявшему поблизости от двери маленькому столику с двумя стульями подле него. На столе стояли две глиняные кружки, наполненные верротом.
— Пей. А мне в лагере не будет грозить никакая опасность. — Китти взяла одну из кружек. — Держи.
— Кит… — Эдгар взял кружку и, не пригубив, поставил ее на стол. — Даже не пытайся убедить меня, что ты останешься здесь, а не отправишься разбираться с монахами, которые убили Мэри.
Китти отступила от Эдгара. Если она не выпьет веррот, Джек обязательно потребует, чтобы Эдгар остался с нею. А значит, остальные Прибывшие подвергнутся дополнительной опасности. Отказавшись, она лишит отряд двоих из трех его сильнейших бойцов, и оба — и Джек и Эдгар — это знают.
— Даже если меня убьют, я не умру окончательно, — буркнула она. — И ты рискуешь гораздо сильнее, чем я.
Секунду-другую Эдгар смотрел на нее, чуть заметно улыбаясь, а потом сказал то, чего они оба ожидали:
— Если ты не выпьешь веррот, я тоже не пойду в Виселицы. Джек ни за что не оставит тебя одну: ты же обязательно отправишься следом.
— Мой брат — осел и ничего больше!
— Может быть. — Эдгар поднял кружку. — И каждый раз, когда тебя убивают, он становится хуже самого распоследнего отморозка, какого мне доводилось встречать дома. — Он протянул кружку Китти. — Ну же, Кит.
Она взяла посудину, посмотрела на веррот и приняла решение, с которым, пожалуй, запоздала на много лет. Глядя на омерзительную жижу, она сказала:
— Я доверяю тебе больше, чем доверяла кому-нибудь за всю свою жизнь. Даже больше, чем Джеку. — Подняв голову, она увидела, что Эдгар пристально смотрел на нее. — У меня с этим делом не то что у остальных. Когда я пью его, я… реакции у меня непохожие.
Эдгар молча ждал. Выражение его лица не говорило совершенно ни о чем, но она-то знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он разрывается между болью и яростью.
— Каждый раз, когда я пью его, я слышу в собственной голове Гаруду. Он разговаривает со мною, как будто мы находимся в одной комнате, — продолжила она. — Он может видеть через меня, как через людей из своего отряда. Потому-то я держусь подальше от всех, когда мне приходится выпить веррот… или сделать вид, будто я выпила его. — Она держала кружку в руке, не поднося к губам, но и не опуская на стол. — Джек не знает об этом.
— И давно?
Китти не стала притворяться, будто не поняла вопроса. И хотела бы, да не могла. В первый раз она ничего не сказала Эдгару, потому что донельзя растерялась, потому что ее вышибла из равновесия сама мысль о том, что с нею может быть что-то
— Всегда.
— Ты лгала мне.
— В общем нет. Я просто не…