Дети войны

22
18
20
22
24
26
28
30

Но теперь я помню каждого из них.

Они отвечают мгновенно — голос, сплетенный из пяти голосов, гремящий, неразрывный.

Возвращайся, говорят они. Иди к нам.

В чертоги тайны, где я был столько раз. И куда никто не входит без зова.

Я не один, отвечаю я.

Возвращайся с ней.

Я обнимаю Бету за плечи. Темнота клубится в моих руках, горячая, готовая перенестись из мира в мир. Бета смотрит на меня снизу вверх, ждет.

— Сейчас мы отправимся в город, — говорю я. — В чертоги тайны.

Бета кивает. Я хочу добавить: «Ничего не бойся», но незачем — она отважна, моя маленькая звезда.

Темнота смыкается, клубится, неистовая и жаркая. А когда расходится, исчезает в моих ладонях, — вокруг нас остается лишь свет. Серебристый, голубой и белый, он течет вверх, мерцает и поет, приветствуя меня.

Я беру Бету за руку, и мы вместе выходим под каменные своды чертогов тайны.

42

Пусть только с ним все будет хорошо.

Пусть только с ним все будет хорошо на этот раз.

Я повторяла эти слова про себя снова и снова, словно они могли изменить что-то. Словно были волшебными, — пока они звучат внутри меня, ничего не случится плохого, все будет в порядке. Все будет хорошо в этом страшном месте — в чертогах тайны.

Но когда темнота схлынула, я запнулась, потеряла мысль, — таким ярким, ослепительным был воздух.

Подо мной был лишь свет, и он стремился вверх, казался текучим, как вода. Сквозь этот бесплотный, мерцающий поток я видела Мельтиара, — его волосы стали чернее, искрились темнотой, в глазах сплеталось сияние, вспыхивало, меняло цвет. Он казался одновременно далеким и близким.

Я спохватилась, вспомнила о своем заклинании.

Пусть — пусть только — с ним все будет хорошо — пусть на этот раз — Мельтиар шагнул вперед, я вместе с ним, — и внезапно мир стал темным, тусклым, пустым. Я обернулась. Позади сиял поток, такой же, как в колодцах, пронизывающих город. Но здесь не было колодца — лишь зал, огромная пещера. Тени таились наверху, текли отовсюду, я не могла сосредоточиться, различить очертания, — свет, из которого мы вышли, ослепил меня, как солнце в полдень.

Но воздух уже не казался бесцветным и тусклым, я начала узнавать его. Привкус электричества и холодных горных ветров, спустившихся по шахтам вентиляции; запах черного камня, — гор, древних как мир; и запах самого города, изменившийся здесь, но такой знакомый, родной.