Алмаз раджи

– Ваше высочество, – начал майор, – извините за прямодушие. Я не могу скрывать того, что знаю наверняка. Я уже начал подозревать майора Хаммерсмита, но ошибиться в мистере Годоле просто невозможно. В Лондоне просто не найти двух людей, хотя бы один из которых не знал бы в лицо Флоризеля, принца Богемского!

– Принц Флоризель! – изумленно воскликнул Брекенбери и с любопытством взглянул на знаменитого человека, сидевшего перед ним.

– Я не стану сожалеть, что потерял свое инкогнито, – с улыбкой заметил принц, – поскольку это даст мне возможность отблагодарить вас по заслугам. Но главное – я уверен, что вы сделали бы для мистера Годола то же самое, что сделали для принца Флоризеля. Разница только в том, что у принца гораздо больше возможностей кое-что сделать и для вас. Так что я считаю себя в выигрыше, – заключил он с широким и величавым жестом.

И тут же завел с офицерами разговор об индийской армии и туземных войсках, проявив недюжинные познания и высказав несколько тонких суждений.

В этом человеке даже в минуту смертельной опасности было столько поразительного спокойствия и мужества, что Брекенбери не мог сдержать восхищения. Вдобавок, он был совершенно очарован его красноречием и глубиной познаний. В каждом жесте, в каждом слове принца было столько благородства, что лейтенант невольно признался себе, что за такого государя всякий порядочный человек с готовностью пожертвует жизнью.

Так прошло несколько минут, после чего старик, служивший им проводником и все это время сидевший в углу с часами в руках, поднялся и что-то шепнул на ухо Флоризелю.

– Хорошо, доктор Ноэль, – звучно проговорил принц и затем обратился к остальным: – С вашего позволения, джентльмены, я вынужден оставить вас в потемках. Время пришло.

Доктор Ноэль погасил лампу. Слабый сероватый свет, предвестник рассвета, проник сквозь мутное оконное стекло, но когда принц поднялся, выражение его лица невозможно было разглядеть, как невозможно было уловить волнения в его голосе. Он подошел к двери и застыл в ожидании, немного отступив в сторону.

– Будьте добры, – вполголоса проговорил Флоризель, – сохраняйте полную тишину и укройтесь в каком-нибудь темном углу.

Офицеры и старик-доктор так и поступили. В последующие десять минут в Рочестер-хаус ничего не было слышно, кроме крысиного писка и возни за дубовой панелью. Наконец тишину нарушил пронзительный скрип дверных петель, а затем послышались звуки осторожных шагов на лестнице, ведущей в кухню. Тот, кто поднимался наверх, после каждой ступени останавливался, словно прислушиваясь, и эти мгновения мертвой тишины, казавшиеся бесконечными, вселяли глубокое беспокойство. Доктор Ноэль, хоть и производил впечатление человека бывалого, не мог совладать с собой: он тяжело дышал, его зубы скрипели, он то и дело переминался с одной ноги на другую и хрустел суставами пальцев.

Наконец кто-то коснулся дверной ручки с противоположной стороны двери. Ручка начала поворачиваться, издавая едва различимый скрежет. И вновь повисла мучительная пауза. Брекенбери увидел, как принц бесшумно подобрался, словно готовясь к прыжку.

Дверь отворилась, на пол упала полоска света. Возникшая на пороге фигура неподвижно застыла. Это был рослый мужчина крепкого сложения, в руке у него поблескивал нож. Несмотря на полумрак, было видно, как поблескивают его зубы, потому что рот злодея был полуоткрыт, словно пасть охотничьей собаки, делающей стойку. Этот человек, очевидно, недавно оказался в воде – с его мокрого платья на пол падали крупные капли.

В следующее мгновение убийца переступил порог. Послышалось стремительное движение, сдавленный крик, короткая борьба, и прежде чем полковник Джеральдин успел прийти на помощь, принц уже держал обезоруженного злодея за горло, прижав его коленом к полу.

– Доктор Ноэль, – приказал он, – будьте добры, зажгите лампу!

Передав пленника Джеральдину и Брекенбери, принц пересек комнату и остановился спиной к камину. В свете постепенно разгоравшейся лампы офицеры заметили, что лицо принца приняло необычайно суровое выражение. Перед ними был не прежний беззаботный Флоризель, а разгневанный и грозный принц Богемский. Горделиво вскинув голову, он обратился к президенту Клуба самоубийц:

– Ну что ж, сэр, вы расставили вашу последнюю ловушку и сами угодили в нее! Скоро рассветет, и наступит ваше последнее утро. Вы только что переплыли Риджентс-канал – это ваше последнее плавание. Знайте же, что ваш старый сообщник доктор Ноэль не только не предал меня, а отдал мне вас для расправы. И могила, которую вы сегодня вырыли для меня, примет, по воле Господа, ваше бренное тело. Станьте на колени и молитесь, сэр, если только еще способны молиться, поскольку жить вам осталось недолго. Высшему судье надоели ваши бесконечные преступления!

Негодяй не ответил ни жестом, ни словом, но продолжал стоять, опустив голову и злобно уставившись в пол, словно боялся поднять взгляд на принца.

– Господа, – продолжал Флоризель самым будничным тоном, – этот человек долго ускользал от меня, но теперь, благодаря доктору Ноэлю, он окончательно в наших руках. Повествование о его злодеяниях заняло бы слишком много времени, которого у нас нет. Если бы в Риджентс-канале текла одна лишь кровь погубленных им жертв, то он вымок бы не меньше, чем сейчас. Даже в подобном деле я хочу сохранить достоинство. Но судите сами, джентльмены, речь идет, собственно, не о дуэли, а о казни, и предоставить преступнику выбор оружия было бы неуместной церемонией. Я не имею права рисковать своей жизнью в таком деле, – продолжал он, открывая футляр со шпагами. – Пуля летит на крыльях случая, и подчас самый скверный стрелок может победить искусного и отважного противника. Поэтому я решил остановить свой выбор на шпагах. Надеюсь, вы одобрите мое решение.

Как только Брекенбери и майор О"Рук, к которым обращался принц, выразили одобрение, он крикнул президенту:

– Живее, сэр! Выбирайте шпагу и не заставляйте меня ждать; я желаю покончить с вами раз и навсегда!