Алмаз раджи

– Сэр, – проговорил Фрэнсис, – теперь остается выяснить, не является ли все это обыкновенным жульничеством. Условия слишком туманны; я бы даже сказал – парадоксальны; и пока я не разберусь во всем этом и не пойму, какая причина за этим стоит, я не хотел бы давать согласие. Мне нужно знать, в чем здесь суть. Если вы сами ничего не знаете, не можете догадаться или не имеете права ничего говорить мне, я надеваю шляпу и возвращаюсь к себе в банк.

– Я не знаю наверняка, – ответил глава фирмы, – но чутье мне подсказывает, что за этим необычным делом стоит не кто иной, как ваш собственный отец.

– Мой отец? – с величайшим удивлением вскричал Фрэнсис. – Не может быть! Мне известна каждая мысль в его голове и каждый пенни в его кармане!

– Вы неверно истолковали мои слова, – возразил юрист. – Я говорю не о мистере Скримджере-старшем, ибо он не является вашим отцом. Когда он и его жена прибыли в Эдинбург, вам было уже около года, а между тем, вы находились на их попечении не более трех месяцев. Эту тайну надежно хранили, но факт остается фактом. Ваш настоящий отец неизвестен, и, повторяю, – предложение, которые мне поручено вам сделать, исходит, скорее всего, от него.

Трудно описать удивление и потрясение, которые довелось пережить Фрэнсису Скримджеру при этом неожиданном известии.

– Сэр, – немного опомнившись, обратился он к главе фирмы, – я попрошу вас дать мне несколько часов на размышления. Сегодня же вечером я сообщу вам о своем решении.

Юрист похвалил его за благоразумие. Вернувшись на службу, Фрэнсис, придумав какой-то предлог, ушел из банка и отправился пешком далеко за город. Там он всесторонне обдумал полученное им странное предложение. Приятное сознание значимости собственной персоны побуждало его не спешить с решением, однако с самого начала было ясно, чем все закончится. Грешная человеческая природа тянулась к пяти сотням фунтов и склоняла его принять предложенные условия. Помимо того, он обнаружил в своей душе непобедимое отвращение к фамилии Скримджер, хотя до сих пор она не возбуждала в нем никаких чувств. Прежняя жизнь уже казалась ему скучной и прозаической. Наконец он отбросил последние сомнения и, окрыленный неведомым раньше чувством свободы и независимости, вернулся в город, полный самых радостных предчувствий.

Как только он объявил главе адвокатской фирмы о своем решении, как ему тут же вручили чек за полгода. С чеком в кармане Фрэнсис отправился домой. Квартира на Скотланд-стрит показалась ему жалкой; в нос ударили запахи кухни, и он с досадой отметил кое-какие недостатки в манерах своего приемного отца. Завтра утром, решил Фрэнсис, он будет уже на пути в Париж.

Он прибыл туда задолго до назначенного срока, остановился в скромном отеле, где обычно селились англичане и итальянцы, и, чтобы скоротать время, принялся совершенствоваться во французском языке. Дважды в неделю к нему приходил преподаватель, а кроме того, он вступал в разговоры с гуляющими на Елисейских Полях и ежедневно посещал театры. Он обновил свой гардероб, оделся по последней моде и каждое утро брился и причесывался в парикмахерской, находившейся неподалеку. Все это придавало ему вид состоятельного иностранца. Ему казалось, что скудное и унизительное прошлое осталось позади.

Четырнадцатого, в субботу вечером, он отправился в кассу театра на улице Ришелье. Едва он назвал свое имя, как кассир протянул ему билет в конверте. Чернила, которыми было написано его имя, еще не успели высохнуть.

– Его только что заказали для вас, месье, – заметил кассир.

– В самом деле? – удивился Фрэнсис. – Тогда не откажите мне в любезности: опишите внешность человека, уплатившего за билет.

– Приятеля вашего описать нетрудно, – ответил кассир. – Он в летах, крепок и хорош собой, у него седые волосы и шрам от страшного сабельного удара поперек всего лица. Такого человека трудно не запомнить.

– Это верно, – кивнул Фрэнсис, – благодарю вас.

– Да вряд ли он успел уйти далеко, – добавил кассир. – Если вы поторопитесь, то наверняка его догоните.

Фрэнсис не стал мешкать и колебаться – выскочив из театра на середину улицы, он начал осматриваться по сторонам. Ему удалось заметить немало седовласых мужчин, но ни у одного из них не было и следов сабельного шрама. С полчаса он бродил в окрестностях, пока окончательно не убедился в тщетности своих поисков. Однако возможность встречи с тем, кому он, очевидно, обязан своим появлением на свет, продолжала волновать молодого человека.

Миновав улицу Друо и поднявшись на Монмартр, он отвлекся и почти забыл о тревоживших его мыслях, но внезапно заметил на бульваре двух сидящих на скамье мужчин, погруженных в беседу. Один из них был темноволос, молод и красив, но с явным клерикальным оттенком во внешности, несмотря на мирское платье. Наружность другого во всем совпадала с описанием, которое дал кассир.

Фрэнсис почувствовал, как сердце подпрыгнуло у него в груди: он понял, что вот-вот услышит голос своего отца. Обойдя стороной скамью, он осторожно уселся позади собеседников, которые были слишком заняты собой, чтобы глядеть по сторонам. Как Фрэнсис и ожидал, разговор шел на английском.

– Ваши подозрения начинают надоедать мне, Роллз, – сказал пожилой джентльмен. – Говорю вам – я хлопочу изо всех сил, но миллионы невозможно раздобыть мгновенно. Разве я не забочусь о вас, человеке для меня совершенно чуждом, исключительно по доброте душевной? Разве не на мои подачки вы ведете роскошную жизнь?

– На ваши авансы, мистер Венделер, – поправил молодой человек.