Когда Далур открыл глаза, едва рассвело. Серый холодный свет сочился в многочисленные щели сарая. дварф поёжился и опасливо принялся озираться вокруг. Молчун крепко спал. Мужчина свернулся калачиком и размеренно сопел. Дыхание было глубоким и ровным. Хороший знак. Он уже не лежал в бессознательном состоянии как вчера вечером.
Арди в помещении не было.
Далур вяло натянул сапоги и уселся обратно на лежак. Он поёжился от утренней прохлады и принялся вычёсывать бороду внушительным гребнем с редкими зубцами. В голову настырно лез вчерашний вечер и стыд за несдержанность. Далур ещё раз испуганно покосился на ближайший угол, но там было пусто.
Всё на сеновале дышало миром и покоем.
Далур закончил чесать бороду и принялся за холодную, оставшуюся со вчерашнего вечера кашу. Он съел ровно треть и вышел на улицу.
Посёлок нехотя просыпался. То здесь, то там начал прохаживаться по своим делам народ. Со всех сторон драли горло поселковые петухи. На улице было ещё свежее чем в сарае, и эта прохлада смахнула с дварфа остатки сонливости. Далур заложил большие пальцы за широкий пояс и покачивался с пятки на носок. Взгляд блуждал по небу и то и дело цеплялся за подсвеченные рассветными лучами облака.
Из-за угла вынырнула Арди.
— Могла бы и предупредить, гулёна. — Далур перевёл взгляд на неё и недовольно хмыкнул.
— Раз уходила, значит надо было. Вы всё равно спали, как два кота у печки. Пойдём Молчуна поднимать. Солнце уже высоко.
Они зашли в сарай, и Далур осторожно растормошил Молчуна.
— Эй! Просыпайся давай! Ты как, братец?
Человек открыл глаза и уставился куда-то сквозь Далура.
— Ты меня слышишь? Видишь? — дварф помахал своей большой ладонью перед лицом человека.
Молчун снова закрыл глаза и поморщился.
— Да. Я… Ох, голова… Мы, а… Лес? Сука, как гудит, — он спрятал лицо в ладонях и застонал.
— Держи, попей, — Далур протянул ему флягу. — Будет очень горько, но голова прояснится. Пей это весь день. Ты знаешь, что… Вставай давай и поешь, там осталось со вчера немного каши и хлеба. Приходи в себя и готовься. День будет долгим и, думается мне, тяжёлым. Для тебя-то в твоём состоянии и подавно, — он посмотрел, как морщится Молчун после глотка, усмехнулся и хлопнул того по плечу. — Давай-давай, пей. Это лекарство.
Арди с аппетитом жевала горбушку. Она зачерпывала на жёсткую корочку кашу и жадно откусывала.
— Была я, значит, у Ингвара, — начала она, не до конца прожевав. — Тебе Далур повезло. Он не помнит ни-хе-ра вчерашний вечер. Хорошенько ты его приложил. Глаз заплыл, и тошнит его постоянно, но зато сговорчивее стал. Трубка эта не его сына. Это раз. Траву он должен был собирать западнее городка, лишь слегка забирая на север. Это два. А ещё он припомнил, что сынишка спрашивал про какой-то цветок, Скальный Изумруд, жутко дорогую штуку, желанную всеми алхимиками. Нужен он для зелий из старых книг, точнее, не сам цветок, а лишь его корень, но не сезон уже был для его сбора. Да и как сказал Ингвар, его очень и очень тяжело найти. Растёт он только в горах, встречается очень редко, и для сбора подходит всего одна неделя в году. Хотя, может, не поверил сынок и решил попробовать найти и собрать… А ближайшие горы у нас аккурат на севере. Это три, — она горбушкой протёрла посуду от каши и отправила её в рот. — Такие дела.
— Так это что у нас получается? Все ходы ведут к гобле! — глаза Далура загорелись недобрым огнём.
— Наверное, — похоже Арди его восторг не разделила. — По поводу трубки. Точно никто не знает. Гарон не узнал её, народ наспех опросили, они не узнали тоже. Но! Один мужик увлекался резными трубками. Вырезал и собирал. Его-то как раз и увели среди прочих в тот день. Видимо, путь наш лежит на север. А что ты дал Молчуну?