— Ваше высокоблагородие, там подполковник Ферзен обещался тоже про нас в своей реляции указать. Но кто его знает, вдруг он чего и забудет, а тут как бы и трофейное знамя для вас. Мы уж не показывали его никому, вы первый из высокого начальства его увидали. И вот мой рапорт по всему нашему делу. — Лёшка с улыбкой положил на тот же стол исписанные листы бумаги.
— Ну ты и плут, поручик, — покачал головой барон. — Ну, ладно знамя, пусть там квартирмейстеры всеми этими тряпками восторгаются, меня-то ты этим уже не удивишь, а вот язык твой, про которого ты только что тут рассказывал, он-то сам где?
«Ага-а, а как нервничает-то “их высокоблагородия”. Торопится, вон, даже мой рапорт толком не дослушал. Языка, вишь ли, ему подавай!» — с удовлетворением отметил Егоров и позволил себе чуть подколоть начальство:
— Да не знай, Ваше высокоблагородие, давеча вот только под конвоем у нас был, но мои же ребятки шустрые, можа, его уже и в интендантство определили, там ведь партии пленных собирают для отправки под стражей, — и Егоров с самым постным видом пожал плечами.
— Пору-учик! Где пленный?! Твою ж мать!.. Вы что там, совсем?! — ругался по-простецки, с матерком, барон ничуть не хуже заправского извозчика.
«Похоже, переборщил я с шутками», — подумал с запоздалым раскаяньем Лёшка.
— Вашвысокоблагородие! — наконец умудрился он встрять в паузу между солёными выражениями начальства. — Запамятовал я. Тут он, под конвоем, у самого крыльца штаба стоит. Разрешите его сюда, к вам доставить?
— Бего-ом! — проревел весь красный полковник.
«Да, точно переборщил», — подумал Егоров, пулей вылетая в коридор из кабинета.
— Хоро-оший трофей, — с восхищением перебирал ременной подвес Митя. — Какая отделка ножен! Всё в серебре, а сама кожа мягкая, гладкая, аж лоснится. А сабля-то, сабля, Лёш! — Он вытащил богато отделанную с особым изгибом саблю-кылыч из ножен.
— Там и кинжал такой же, ничуть не хуже её будет, — подсказал адъютанту главного квартирмейстера Алексей. — И два пистоля с серебряной насечкой, резной костью и со всякими украшениями. Нравится?
— Да-а! Вот это красота-а! — искренне восхищался Митя. — Бога-атый трофей!
— С целого командира алая, с самого паши снят, — подлил масло в огонь интереса молодого подпоручика Егоров. — Дарю!
— Мне-е?! — поразился Митя.
— Ну, конечно, тебе, — подтвердил Лёшка. — Ты же сам месяц назад просил какой-нибудь трофей для тебя приглядеть, чтобы было чем в столице похвалиться. Ну, вот его и забирай. Там ещё знамя алая было, правда, испачканное чуток в крови. Но его уже, извини, себе сам барон забрал. А так бы его на стеночку в гостиной у камина привесить, да? — и Лёшка прикрыл свою ироничную улыбку чашкой чая.
— Не-е, Лёш, знамя точно не дадут, — совершенно серьёзно ответил подпоручик. — Они же все в Санкт-Петербург, к самому императорскому двору, свозятся. Спасибо тебе за такой подарок, мне, право, даже как-то неловко его такой и принимать! — Паренек вскочил с места. — Как я могу тебя отблагодарить?
— Да брось ты, Мить, успокойся, вон, чай аж на стол пролил, — Алексей кивнул на перевёрнутую чашку. — Я же от чистого сердца, а не для твоего отдарка. Ты расскажи мне лучше, что вообще нынче в свете белом делается. Я за эти три недели, что мы на выходе да при войсках были, совсем ведь от всей жизни отстал.
Митенька сразу же стал серьёзным и начал степенно и по порядку рассказывать все армейские и светские новости:
— Одновременно с вами, Алексей, сделали удачные поиски партии майора Богданова близ Турно, князя Голицына за Силистрией, полковника Кличко и подполковника Блюхера под Бадабагом. Везде от них турки понесли потери в живой силе, в провианте, фураже и в вооружении. Сами османы тоже не сидели без дела, из Силистрии их двухтысячный отряд пристал к острову против деревни Ликоршет и готовился уже идти дальше по нашему берегу. Но секунд-майор Шемберг с двумя сотнями гренадёров и казаков, а также подполковник Увалов с эскадроном пикинеров высадились на этот остров и прогнали оттуда неприятеля, который понёс при этом значительные потери. Из крепости Рущук силами в шесть тысяч человек турки переправились к нашей Журжи и даже подступили к самому её ретраншементу, но были вскоре отогнаны огнём батарей. Далее полковник Яновский с батальоном гренадёр, майор Трендель с двумя ротами Ингерманландского полка при четырёх полевых пушках и майор Йоханссон с двумя ротами Сибирского полка и с казаками атаковали этих отходящих турок и после короткого боя совершенно их рассеяли. Подступавшие со стороны Слободзеи к Журжи османы были отбиты полковником Дурново, а затем он же с шестью ротами из Апшеронского полка ударил по неприятелю и обратил его в бегство. Потери турок под Журжи — полторы тысячи, у нас потери — тридцать четыре человека. По всей протяжённости Дуная сейчас кипят большие баталии и малые схватки, и мы, и противник переправляемся другу к дружке и пытаемся нанести урон. У нас пока получается гораздо лучше. Османы несут большие потери. Но это, Лёш, ещё только начало большой кампании, — подчеркнул Митя. — Совсем уже скоро начнётся большое наступление на ту сторону. От Киева и Полтавы свежие полки сюда подходят. Из усмирённой Польши тоже сюда же подмогу перекидывают. Да и со второй армии, что сейчас Буг перекрывает, несколько тысяч к нам прислали. Рекрутов вон к нам недавно пригнали, «сырые» ещё совсем, прямо мужики мужиками, даже штыковому бою пока не обучены. Только и умеют во фрунт тянуться и как болванчики твердить: «Так точно», «никак нет», «не могу знать»! Переводом из Речи Посполитой генерал майор Суворов скоро будет, из столичной гвардии подполковник Разумовский за лаврами пожаловал, князь Волконский намедни вот прикатил, граф Апраксин…
«Суворов Александр Васильевич, тот самый знаменитый и легендарный Суворов скоро будет здесь!» — думал Лешка, пропуская мимо ушей всю остальную великосветскую хронику.