— Потап, Ермолай, помните те тридцать три золотые монеты, найденные вами у разбитой кареты под Горной Топоницей? Я вам говорил, что в своё время оповещу, на что они были потрачены? Ну, так вот, это оружие, что вы перед собой сейчас видите, и есть то самое найденное золото, а вернее, то, что на него мне удалось взять. И уж теперь-то оно точно не проестся и не промотается, а будет долго бить врага в руках егерей своими дальними и точными выстрелами! Макарыч, засвидетельствуй и прими всё на вооружение роты. И вот эти два охотничьих тоже, весьма, я вам скажу, занятные винтовки, хоть и без штыка. Точностью и дальностью боя, если их правильно пристрелять, они будут весьма превосходить обычные. Это, считай, что-то среднее между штатным штуцером и нашей винтовальной дурындой, что вы все веслом зовёте. А со штыком для них мы ещё что-нибудь потом тоже придумаем.
Глава 7. За реку
— Главное квартирмейстерство первой армии по указанию императрицы и Военной коллегии спланировало продолжение наступления на турок в конце августа — начале сентября месяца. Но наш командующий принял решение отсрочить его ещё на один месяц, дабы подтянуть к Дунаю все резервы, провиант и боевой припас, так как на своём берегу турки всё уже основательно выжгли, лишь бы это не попало в руки русским, — рассказывал Егорову о сложившейся обстановке фон Оффенберг. — Сейчас Григорий Александрович Потёмкин со своим корпусом демонстрирует туркам намеренье продолжить наступление под Силистрией, дабы заново начать прерванную в июне осаду этой крепости. На остров Кегай, напротив турок, выставлены батареи, которые ведут непрерывный огонь по укреплениям неприятеля. Несколько наших отрядов переправлялись там для поисков и действовали в них весьма удачно. Всем этим мы сковываем основные османские силы и держим их около корпуса Потёмкина. Но наступать мы планируем с других направлений, и самое главное — это вот здесь, — и полковник ткнул карандашом в центр карты. — Гирсово! Вот то место, где одна из частей нашей армии пойдёт вглубь османской территории. Времени у нас мало, впереди осенняя распутица, и нам нужно пробить дорогу на Балканы. В Гирсово поставлен Александр Васильевич Суворов. Зная его, я верю, что этот орешек туркам будет не по зубам. Они уже начали стягивать туда свои силы, намереваясь выкинуть из укреплений русские войска, и, по нашим данным, скоро туда подойдёт особый корпус, обученный новому бою французскими инструкторами и с французским же вооружением. Ты, помнится, Алексей, и сам когда-то изъявлял желание служить под началом Александра Васильевича?
— Так точно, Ваше высокоблагородие, с превеликим удовольствием, — подтвердил Егоров. — Почтём за честь, господин полковник! Рота отдохнула от прошлых боёв, залечила раны, пополнилась и перевооружилась. Пора бы уже и турку бить!
— Хм, перевооружилась, — хмыкнул барон. — Все оружейные склады в армии целые, а у особой роты тридцать пять штуцеров уже в наличии! Тридцать пять, Егоров! Тридцать пять! Во всей нашей армии едва столько наберётся, а тут только одна егерская рота! Признайся мне: у тебя есть своя оружейная фабрика в поместье, или даже близкий родственник заведует оружейными складами в Валлонии, в Пруссии и в Австрии? А-а, да-а, и ещё в Ломбардии, чуть было про неё не упустил.
— Тридцать шесть всего, Ваше высокоблагородие. Вы ещё одну нашу винтовальную пищаль сейчас не учли, — машинально ответил Лёшка, обдумывая вместе с этим, откуда же у господина полковника могут быть настолько точные сведенья о местах рождения их новеньких штуцеров.
— Ну, эта-то точно у тебя трофейная, — хмыкнул Генрих Фридрихович. — Ладно, закроем эту тему, куплены они на твои личные средства из тех премиальных, что были выданы тебе за геройство. Пусть все так и думают, да? — и он эдак остро посмотрел на Алексея.
— Так точно, Ваше высокоблагородие! — вскочил тот с места, вытянувшись по швам. — Имею страсть к накопительству хорошего оружия! Семьи и пороков пока не имею. Тратить мне деньги не на что. Вот и занимаюсь я сей блажью!
— Ладно, капитан-поручик, хватит уже придуриваться, — вздохнул барон. — Давай присаживайся, и продолжим прерванный разговор о вашем деле. Суворову нужно продержаться в Гирсово месяц. — Фон Оффенберг положил пятерню на карту, закрывая ей подходы к крепости. — Вот сюда будут стягивать османы свои войска. Не все, большая их часть будет стоять так же под Силистрией, ожидая переправы Потёмкина. Но какая-то их часть обязательно придёт выбивать Александра Васильевича с этого плацдарма. Существенно усилить мы пока его не можем, ибо тем самым покажем туркам, что с этого направления в пору будет ожидать по ним нашего удара. Суворову придётся выкручиваться там теми четырьмя тысячами, что у него сейчас есть, перемалывая ими превосходящие войска неприятеля. Я в него верю, ему-то уже к трудностям не привыкать. А вот твоя рота может хорошо ему помочь. Постарайтесь, перед тем как османы начнут по вам бить в укреплениях, провести вначале хорошую разведку. Так, чтобы у генерала было полное виденье предстоящего боя. Ну а уж как вас конница турок выжмет к крепости, можете там прикрыться нашими войсками и помогать им точными, жалящими ударами, как вы, собственно, и умеете. Дело это будет рискованное. Постарайся сберечь себя и своих людей. Не забыл? Тебе ещё в кавалерство предстоит вступать за Кючук-Кайнарджи! А твоим рядовым медали за тот бой причитаются!
— Не забыл, Ваше высокоблагородие. Мы, егеря, к награждению особую страсть имеем, — улыбнулся Егоров. — Нам бы ещё огнепроводного шнура англицкой выработки дали, да пара тромбонов про запас не помешала бы. А уж всем остальным мы и так потихоньку сами пополнились, — скромно вздохнул Лёшка.
— Конечно, пополнились, кто бы ещё сомневался, — фыркнул полковник. — Трофеи-то вам на что? Или нет уже подхода к артиллерийскому припасу?
— Нет, — вздохнул с сожалением Егоров. — Словно жену свою, теперь пушкари берегут этот шнур. Да и мы в своё время подвели их с Думашевым, когда у моих растяп его при досмотре в солдатских ранцах нашли. Вот с тех пор-то и не стало нам туда подхода. Злые они на нас. Видно, и им тогда тоже хорошо досталось.
— А как же, ещё как досталось! — согласился Генрих Фридрихович. — На то он и порядок, чтобы кто ни попадя военное имущество бы по углам не растаскивал! Ладно, ладно, — махнул он рукой, видя возмущённое лицо егеря. — Будет вам шнур, обещаю, всё ж таки для дела он, а не для забавы ради. Ведь не на фейерверки, как вон некоторые, вы его у себя тратите. Ладно, давай далее. Выходите к Дунаю вы через три дня. Напротив самого Гирсово наша флотилия сейчас крейсирует и турок там стережёт. А на ней дружок твой старшим, тот, что меня в своё время чуть было не облаял за то, что я ему абордаж, когда мы в Крым шли, не разрешил. Кунгурцев, кажется? Ну вот, привет ему передавай. И скажи, что через неделю к нему ещё две новых шхуны и пять галиотов на усиление пожалуют. Он за такую добрую новость тебя хоть всю эту неделю, пока их ожидать будет, туда-сюда станет с великой радостью катать.
— Рота, по плутонгам, в четыре шеренги становись!
Строй егерей замер, вглядываясь в лицо своего командира. Впереди у «волкодавов» была традиционная проверка перед дальним выходом, а затем их ротный отдаст команду, и они, развернувшись в походную колонну, уйдут быстрым шагом на юг. Туда, где сейчас оглушительно гремят пушки и ружейные залпы, где рыскают конные разъезды, а матушка-пехота, строя ретраншементы и редуты, вгрызается в землю. Гирсово сейчас — это самое горячее место на всём протяжённом дунайском фронте.
Перед солдатским строем лицом к капитан-поручику стояли два обер-офицера, вернее, три, если считать ещё и сержанта Хлебникова, Славку. Представление на его первый офицерский чин прапорщика, как все уже знали, было в столицах подписано, и рескрипт об этом в роте ждали со дня на день.
— Сергей! Серёжка! — вдруг раздался крик с крыльца штабного здания, выходящего прямо на центральную площадь.
Гусев вздрогнул и повернул голову влево. К ротному строю бежал седой, с резкими морщинами на обветренном лице пехотный капитан.
— Батюшка! — не совладав с чувствами, пробормотал подпоручик, захлопал глазами и потянулся навстречу, а затем, всё же собравшись, резко отвернулся и вновь принял строевую стойку.
Старый капитан, не доходя егерского строя какой-то десяток шагов, тоже словно бы споткнулся на месте и замер.