От группы гусар неспешной и вальяжной походкой вышел барон Оффенберг.
– Капитан Егоров, повторите ещё раз название своего подразделения!
– Отдельная особая рота главного квартирмейстерства Первой императорской Дунайской армии, ваше высокоблагородие! – отчеканил Лёшка.
– И с каких это пор у нас дивизионный уровень выше армейского стал, а? – Генрих Фридрихович навис над растерявшемся майором.
– Позвольте, господин полковник, но у меня приказ его арестовать! – заволновался офицер. – А капитан Егоров сам нарушил приказ командира дивизии, ведь рота была прикомандирована к ней! Да он и сам личным самоуправством сию крепость взял! Вы же сами всё знаете, я вам дорогой всю эту историю рассказал!
– Позвольте! – барон резким голосом перебил майора. – Эта рота никогда не входила в дивизию Каменского. Она была передана главным квартирмейстером армии генерал-майором Денисовым генерал-поручику Суворову Александру Васильевичу лично и на всё время этого наступления! И о том письменный приказ в секретариате имеется. Распоряжения о передачи в подчинении вашего генерала Егоров не получал. И выполнял до последнего приказ своего прямого и непосредственного начальника. Так ведь, капитан, я надеюсь, у тебя при себе имеется этот приказ? – Генрих Фридрихович пристально в упор смотрел в глаза Алексею. Вокруг повисла напряжённая пауза.
Лёшка выдохнул и потом резко выкрикнул:
– Так точно, ваше высокоблагородие! Мы до последнего исполняли приказ генерала Суворова, а о подчинении генерал-поручику Каменскому у меня никаких указаний не было! Есть у меня приказ, пожалуйста, господин полковник! – И он, расстегнув пуговицу доломана, достал из внутреннего кармана пакет.
– Хм, печать с оттиском перстня генерала, гляди, Сулин, засвидетельствуешь потом. – Оффенберг взломал сургуч на пакете и, достав изнутри небольшой лист, громким голосом зачитал: – «Капитану Егорову со своими егерями занять крепость Ришского перевала и удерживать её до особого распоряжения! А. В. Суворов, подпись, число».
– Ну-у? – протянул полковник, глядя на майора. – И где же тут самоуправство?
– Но ведь Суворова-то нет, за него ведь заступил Михаил Федотович, – неуверенно пробормотал тот.
– Майор, ты меня уже утомил, – вздохнул полковник. – Повторяюсь, рота Егорова была временно передана главным квартирмейстером армии Суворову. Су-во-ро-ву! – протянул он по слогам. – Суворова нет, всё-о, рота возвращается в подчинение армейского квартирмейстерства. Это уже другой уровень, не ваш, не дивизионный, не Михаила Федотовича! Вы что же, голубчик, думаете, что он зря здесь целую декаду оборону держал, а-а?! Ты посмотри на эти камни и на эти крепостные стены, майор, посмотри! Да они же все здесь залиты кровью. Тут каждый камень под ногами запёкся от неё! Рота десятки штурмов превосходящих сил противника за это время отбила! Половину людей своих здесь потеряла! Ты что же думаешь, всё вот это просто так?! От нечего делать они здесь повоевали. А включить мозги не пробовал, а, майо-ор!! Ты подумай, почему, когда наши войска ещё только на Шумлу шли, а в войске визиря уже царила паника? Почему турки на переговоры так спешно пошли и все наши условия принимать вдруг резко начали. И это турки! Вот она, палка наша, во-от, которая их подогнала! – Барон обвёл рукой крепостные стены, на которых стояли с ружьями и вслушивались в разговор егеря. – Спасибо вам, братцы, за геройское исполнение приказа по перекрытию Ришского перевала!
– Ура! Ура! Ура-а-а-а! – заревели семь десяток глоток.
– Ну я же не знал. Мне же не говорили. Я ведь думал, и правда самоуправство, – бормотал растерянный майор. – Господин полковник, ну, может, мы обратно тогда, а? Чтобы до вечера самый крутой участок миновать? Разрешите отбыть?
– Разрешаю, – милостиво кивнул фон Оффенберг. – А я с эскадроном пока здесь остаюсь. Вот-вот уже должен пожаловать нишанджи Блистательной Порты, и мне надлежит его препроводить в ставку для ратификации мирного договора от имени султана. И чтобы во-от такие вот солдафоны, не дай бог, не обидели бы тонкую натуру вельможи.
Через два часа мимо Ришской крепости проследовал конвой из Стамбула. Дородный вельможа в дорогом халате ехал на придерживаемом со всех сторон жеребце. Всадники в чёрном, в волчьих малахаях на голове, вели на поводу своих лошадей. Впереди всех шёл он, личный враг Лёшки, Фарханг.
– Живо-ой волк, живо-ой! – процедил сквозь зубы Алексей.
Сотни глаз с дороги внимательно вглядывались в закопчённые, в кровавых подтёках стены, испещрённые многочисленными выбоинами. А перед ними стояли шеренги русских егерей с ружьями в руках. Молодой офицер со шрамом на щеке и с сияющим начищенным крестом на доломане вдруг резко опустил вниз свой штуцер и стукнул его прикладом о камни. Раз, другой, и скоро уже от всего этого строя слышался мерный громкий металлический стук. Дум! Дум! Дум! Страхом смерти накатило от этих шеренг.
Маска безразличия и высокомерия слетела с лица нишанджи. Страшно! Он что-то резко вскрикнул и пришпорил коня. Вся величественность этой высокой процессии вмиг сломалась. Вперёд, спотыкаясь по камням, бежала сотня беслы, придерживая со всех сторон своего повелителя.
Один, второй, третий егерь хохотнул в строю, и скоро вслед османскому конвою несся громовой хохот, перебивая это мерное постукивание прикладов о камни.