По подсказке местных жителей на вытянутый остров, расположенный западнее Килии, по мелководной Дунайской протоке перекатили с десяток мощных единорогов и ударили из них по цитадели с самой незащищенной стороны – со стороны реки. Эти же пушки подожгли и несколько стоящих тут же, у самой крепости галер и транспортных судов. Теперь уже турецкий гарнизон был и вовсе отрезан от любого сообщения со всех сторон.
– Алексей, ты ли это?! – Высокий офицер в гренадерском мундире бросился навстречу Егорову.
Лешка замер, всматриваясь в знакомое лицо.
– Бестужев! Тезка! Неужели ты?! – выкрикнул он, и двое немолодых уже мужчин, стоя позади ретраншемента, крепко обнялись.
– Сколько лет я о тебе не слышал! Как ты? – Егоров отодвинул от себя Бестужева, внимательно оглядывая. – Вот это да-а! В егеря ведь к Мекнобу уходил, а тут нате вам – гренадер с майорским горжетом!
– Что есть, то есть, – усмехнулся Бестужев. – Так уж получилось. Не задержался я в егерях. В Свято-Николаевском полку место командира батальона открылось, до премьер-майора-то я там быстро дошел, а потом все и застопорилось. Чтобы чин подполковника получить, надобно старшинство выслужить или геройство, как вон ты, особенное совершить, – кивнул он на блестящие на груди Алексея кресты. – Ну да ничего, впереди у меня Килия, а дальше Измаил, чать, уж заработаю на Владимира с бантом и подполковничий чин.
– Леш, а приходи сегодня вечером к нам в лагерь? – предложил ему Егоров. – Посидим, как когда-то давно? Ребята все очень рады будут. Живан с Гусевым Серегой частенько тебя вспоминают, да и другие офицеры. Многие ведь знают.
– А что, мо-ожно! – протянул с улыбкой Бестужев. – До приступа еще далеко, вон у нас тут покамест одна артиллерия старается, без передыху, словно ошалелая, по туркам бьет.
После сигнала «вечерняя заря» та часть войск, которая не была в караулах, не вела инженерные работы или не стояла подле орудий, получала время для отдыха. На западе небо чуть подсвечивалось малиновым закатом, а здесь, перед крепостью, все уже окутывала ночная мгла. Освещались цепочкой караульных костров гряды валов в полевых укреплениях, а чуть дальше мерцал огнями протяженный русский лагерь. Солдаты готовили на кострах свою нехитрую снедь, чинили и сушили мундиры, точили штыки и отливали пули.
Рядом с большим командирским шатром грелись на перекладине костерка плоские походные котелки. Вестовые негромко переговаривались, помешивая в них парящее варево.
– А под Бендерами пуля мне в бок ударила, – рассказывал сидящим вокруг офицерам Бестужев. – Ладно уже на излете была, два ребра справа сломала и неглубоко дальше вошла. Полковой эскулап ее наружу вытащил и все там прочистил. Ребра быстро срослись, я пару месяцев только в лазарете пролежал, а потом столько же еще в стягивающей повязке проходил. Словно барышня в корсете, ей-ей! – усмехнулся он. – А так серьезного дела у нашего полка никакого не было, не считая той нудной осады. Да и то ведь турки потом нам сами Бендерскую крепость сдали, а войска из нее вывели. Вроде как бы и радость, крепость у неприятеля забрали, а большой чести-то в этом нет. Не штурмом же мы ее взяли, а так, переговорами. В верхах-то за это высочайшую милость получили, а внизу, в полках что? Ни чинов тебе с орденами, ни премиальных, ни даже благодарности особой! А-а-а! – и он махнул в сердцах рукой. – Так и остался я тогда в майорах. Ну, чего вы, наливать-то вино будете?
– Сереж, плесни еще всем, – Алексей кивнул на стоявшую посреди полевого столика большую зеленую бутыль. – Много пить никого не принуждаю, завтра у всех служба, но если с умом и аккуратно, то и не возбраняю.
Гусев кивнул и разлил всем сидящим по кружкам ароматное красное молдавское вино.
– А у нас в это время Рымник и Фокшаны были, – проговорил задумчиво Живан. – Хорошо мы там туркам дали, армия визиря бежала так, что у его янычар аж пятки сверкали. Можно было бы через Дунай переправляться и забирать себе все приречье или даже вовсе на Константинополь идти. Перед ним ведь боеспособного войска тогда вообще никакого не было, так, лишь толпы перепуганных баранов. Мы, конечно же, не жалуемся, но и нам ведь тогда чинов и наград никаких не перепало. Хотя две огромные армии турок за короткое время наголову разбили. Да и ладно, главное, почти что без потерь это получилось. А чины и награды – они, Алексей, еще будут, обязательно, победа же за нами, за русским императорским войском! Ну что, господа офицеры, за победу русского оружия?! – и поднял кружку.
– За победу! – грянул хор голосов, чокаясь.
В шатер заглянул вестовой.
– Ваше высокоблагородие, там готово уже все, горячее, разрешите заносить?
– Заносите, Никита, – кивнул ему Егоров, – и как только секунд-майор Кулгунин с обхода караулов вернется, сюда его тоже пригласи.
– Как у тебя с семьей дела, Леш, как дети, Катерина? – спросил Алексея Бестужев. – Частенько я вас за эти годы вспоминал. Дурак ведь какой был! И зачем все так глупо тогда получилось?! Служил бы себе и дальше в нашем особом егерском. А-а! – махнул он в сердцах рукой.
– Да все хорошо с семьей, друг, – приобнял его Алексей. – У меня уже трое ребятишек. Да-а, а что ты так удивляешься? За три года до начала кампании младший, Коленька, родился, старших-то ты всех знаешь. Катарина молодцом, на хозяйстве. Семью в руках держит, пока вон муж по полям за турками бегает. У Гусева Сереги с Милицей уже двое. Жизнь-то – она идет, друг, дети растут, да и мы ведь с тобой уже немолоды. А у тебя самого с этим как? Не женился?