Тринадцатый

— Ладно, пора разлетаться. Не грусти, я тебя в школе обязательно найду. Время стерилизации отсижу и найду.

Махнув на прощание краем мантии, Меченый улетел. Настроение Тринадцатого ухудшилось до грязно — коричневого цвета. Вспомнив добрые советы, усилием воли он стёр с себя неприятный цвет. Пусть все его переживания для окружающих останутся в тайне. Напустив на себя бледно — синий оттенок, Тринадцатый отправился на последний ночлег в доме отдыха.

Неведомое существование впереди очень пугало его. Всю ночь он не сомкнул глаз. Воспоминания подкрадывались со всех сторон и будоражили нимб. Зеленое поле расстилалось мягкой шелковистой травой. Жаркое летнее солнышко дарило ласковые лучи. Свежий ветерок разносил ароматные запахи. Тринадцатый купался в приятных воспоминаниях, ощущая всей мантией нежную истому… Даже надоедливые мотыльки и мухи, слетевшие на поток воспоминаний, не портили ему блаженство. Только перед рассветом воспоминания, испуганные первыми лучами настоящего солнца, покинули нимб Тринадцатого. Он успокоился и забылся в коротком предутреннем сне.

Ваня

Будущий отец семейства Иван Борисович Иванов, или просто Ванечка, со скрипом закрыл за собой дверь приёмного отделения родильного дома. Привычным движением обшарил карманы — пачка сигарет лежала во внутреннем кармане куртки. В голове мелькали мысли, но он ни как не мог сосредоточиться на одной — стоящей. Выкурив две сигареты подряд, Иван ощутил внутри себя вместо пустоты — тошноту. И тут его пронзил страх. Мысли страха замелькали в голове одна за другой.

— А вдруг… а если что… всё может случиться. — Он попробовал себя успокоить угрозами.

— Разнесу тогда весь роддом. Кирпича на кирпиче не оставлю.

Руки задрожали. Шарф сдавил горло. Ваня машинально шагнул обратно на обледенелое крыльцо и дернул за дверную ручку. Дверь кто — то предусмотрительно запер извне. Он снова с силой дёрнул за ручку три раза. Не добившись желаемого результата, с досады пнул дверь ногой. За дверью, на хулиганские действия, ответили шаркающими шагами. Через минуту, в окошечке, вделанном в массивной двери, появилась симпатичная мордочка нянечки.

— А, это ты, милок. Чего буянишь? За жёнку испугался? Не бойся, ничего плохого с твоей жёнкой не случится. Богатыря родит, и спать поедет. У нас тут врачи умные, никого без присмотра не оставят. Ступай, милок, спать, ступай с Богом. Утром придёшь.

Окошечко закрылось так же бесшумно, как открылось.

— Веселые дела — ступай. А куда ступать — то?

— Домой. Куда ещё? — Донеслось из-за двери.

Ваня взглянул на светящиеся окна второго этажа, присвистнул и побрёл домой. На выходе из больничного дворика стояла будка телефона автомата. В памяти всплыл заученный номер телефона родильного отделения. Он остановился, поискал карту, не найдя побрёл дальше. Путь до дома ему показался не преодолимой снежной вершиной. Через час, длинного изнуряющего пути через спящий город, Ваня дошёл до квартиры. Пошарив по карманам, еле отыскал ключи. Когда, наконец, ему удалось попасть в квартиру, он со злостью стянул с себя куртку, шарф и ботинки. Ваню качнуло, перед глазами возникло не бритое лицо. Он даже сразу не понял, что это его отражение, смотревшее на него из зеркала.

— Господи, неужели это я? — Он поближе наклонился к зеркальной глади. — Больно смотреть. Считай без пяти минут отец семейства.

Он попробовал скорчить подобающее выражение. Из зеркала выглянуло, что — то очень похожее на надутого хомяка.

— Права, Лёлька, есть стал много. Не лицо, а морда борова. Надо сесть на диету.

Слово — диета — вызвало у Ванечки дрожь.

— Спокойно, друг, скоро похудеешь. Там, в Приёмном отделении роддома, как написано? Стирка, уборка, мытьё полов, глаженье белья — дело рук отца.

Вдруг, безотчётная жалость и обида за самоё себя подкатила к горлу будущего отца семейства. Что бы прогладить появившийся в горле комок, он уткнулся лбом в зеркало.

— Что, братан, попался? Ещё как! Любишь кататься, люби и саночки возить.