— Выше нос, господин Готэн — улыбнулся танк — Уверен, до тех пор, пока вы с нами, никакая опасность нам не грозит.
— Это еще почему? — не понял инженер.
— На моем родном языке твоё имя произносится как: «Liebling Gottes», что означает — «Любимец Бога». Круто, да?
Гном тоскливо опустил взгляд на то место, где по идее у него должны были быть ноги.
— Вот уж чего точно бы не сказал. Разве что боги слегка перепутали и нечаянно использовали мою «книгу жизни» вместо туалетной бумаги.
— То ли еще будет.
— Господин Герман, кажется, вы не совсем улавливаете смысл данного выражения.
Я хлопнул в ладоши.
— Так мужики. Всё! За работу. Долг зовет!
Странно, но раздав друзьям указания, я рассчитывал услышать в конце согласное «Уа», однако ни излюбленного звука, ни самого зверька поблизости не было. А жаль. От его плюшевой мудрости и вполне себе здравого пофигизма я бы точно не отказался. И не знаю почему, но лично мне казалось, что в отличие от Эстира, Хангвил знал и успешно практиковал так называемый Закон Фолкланда: «Когда тебе не нужно принимать решение — просто не принимай его».
Пару часов спустя…
Оторвав ладонь от штурвала, Илай ухватился за провод и мрачно подтянул ко рту висящую сбоку рацию. Как оказалось, их у нас был целый ящик, что Герман и Глас успешно позаимствовали из ангара Аполло Кэрту.
П-ш!
— Готэн, давай еще.
— Принято, капитан! Ускорение через: пять… четыре… три…
— Держитесь!
Где-то в глубине машинного отделения гном сунул ампулу в специальный приёмник, после чего заткнул пальцами уши и сгруппировался.
Бум!
В следующее мгновение нас знатно тряхнуло. Затем интуиция некроманта качнула цеппелин в сторону, заставив весь экипаж спешно зацепиться за любые поверхности. Вовремя. Не успел «Облачный Стриж» с трудом повернуть нос на север, как вдалеке послышалась оглушительная канонада пушечных залпов, и мимо нас пронеслось очередное «облако смерти».
Да уж. Враги явно не скупились на боеприпасы. Палили щедро. С душой. Да так, что волосы на голове стояли дыбом. Это вам не день рождения в студенческой общаге с тремя икринками на подсохший бутерброд, а целое, мать его ведро. Причем не красной и не черной, а икры белуги-альбиноса.