Красный жук

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ученый дом! – в голосе парня звучали нотки уважения и легкого презрения. Часто встречающееся отношение простого русского человека к образованным людям. Сочетание недоверия, насмешки, и почти мистического благоговения. Как это уживается в сердце простого мужика, одному Создателю ведомо!

– Лаборатория на втором этаже… – прошептал Кармазин.

– Может быть, черти ушли? – сержант навострил уши как умная овчарка. – Тихо слишком…

– Нет. Не думаю. Они здесь. Они знают, что мы идем. – майор пожалел, что не махнул на дорогу сто грамм. В горле пересохло, язык скреб по гортани как сухой наждак.

Люди вышли на широкую площадку. Каменные плиты откликались звучным стуком.

– Твою мать… – сержант поперхнулся, с трудом удержался, чтобы не закашляться. Дверь в лабораторию была распахнута настежь. Сквозь разбитое окно по зданию гулял свежий ветерок, он разнес по коридору лежалые бумажки, поднял ворох невесомого мусора. На полу ничком лежал высокий парень богатырского телосложения. Шея убитого неестественно вывернута на бок, пальцы намертво сжимают приклад автомата, левый глаз блекло смотрит в пустоту. Казалось, человек, сейчас поднимется на ноги, и огласит помещение зычных хохотом.

«Ну что, хлопцы, здорово я вас разыграл?»

– Ванька Муромов! – прапорщик скрипнул зубами.

Молодой паренек шагнул к трупу, но Антон выкрикнул громким шепотом.

– Стоять не месте! Прижаться спиной к стене, стволы к бою!

Все четверо дружно прильнули к холодной стенке, направив оружие в сторону распахнутой двери.

– «Они» здесь! – едва слышно шепнул капитан. Он незаметно махнул головой в сторону темного коридора. – Смотрят на нас, ждут…

Кивенко прищурился, всматриваясь в бездонную черноту длинного коридора. На стене висели портреты выдающихся ученых из века минувшего. Сурово взирал лохматый Менделеев, гений отдаленно напоминал дядьку Черномора и Карла Маркса одновременно. На следующем потрете красовался Ломоносов, ухоженный крестьянин с далекого русского севера. Заморский парик, и пупырчатое жабо, смотрелись на академике как на корове седло. Очередное изображение великого человека, пряталось в темноте. Рассеянный свет, льющийся из окна, не достигал глубокой ниши. С трудом удавалось различить аккуратные усики, круглое выпуклое пенсне, редкую челку на высоком лбу. Сразу же этим портретом мгла становилась почти непроницаемой, однако, боковым зрением Кармазин уловил движение. Так бывает, когда глядишь на цель в упор, и она начинает сливаться с окружающим ландшафтом, но стоит отвести взор в сторону, будто из ниоткуда, вырисовывается размытый силуэт.

– Видишь? – офицер направил ствол автомата в сторону портрета. Господин в пенсе негодующе взирал на трех невежд из далекого будущего, словно вопрошая.

«Что здесь делают эти безграмотные солдаты?! И прошу прощения, какого рожна, они целятся в мою персону?»

Прапорщик старательно таращил глаза в темноту. Парнишка охнул.

– Вон там, свернуло что-то! – он дернул пальцем крючок, и трассирующая очередь разорвала темноту. Фрейд называл подобный эффект «коллективным бессознательным». Иначе не объяснить причину, по которой в следующий миг люди открыли беспорядочную стрельбу. Раскаленные гильзы вылетали из приемника, стволы «Калашниковых» сотрясала отдача. Грохот выстрелов трескучим эхом разносился по пустынному зданию, пули впивались в стены, как разъяренные пчелы, прошивали обшивку гипрока. С потолка сыпалась сухая побелка, на пол обвалился кусок штукатурки, в щепы разлетелся паркет. Облегченная обойма «Калашникова» содержит тридцать патронов. Калибр семь шестьдесят два миллиметра. Магазин расходуется за шесть секунд непрерывной пальбы, но стрелять из автомата не отпуская курок непросто – отдача уводит ствол вверх и налево. Оптимальный огонь ведется короткими очередями, по пять-семь выстрелов. Но взвинченные нервы, и «коллективное бессознательное» – плохие советчики. Беспрерывная стрельба длилась пятнадцать секунд, оборвалась неожиданно, только пару коротких очередей дал автомат прапорщика, и также затих. Медленно оседала воздушная пыль, в ушах звенело, из раскаленных стволов струились сизые дымки, оружие пыталось отдышаться, как загнанная лошадь.

– Поменять магазины! Живо! – рявкнул Кивенко. Хриплый голос мужчины больше походил на медвежий рык. Щелкнули затворы, новые магазины встали на место.

– Он не мог увернуться… – неуверенно шепнул сержант.

– Твою мать… – Антон покачал головой. – Думаю, он исчез из коридора перед тем, как мы салют устроили! Тьфу, дьявол! Теперь точно весь город на ноги поднимем! – плюнул на пол, и растер подошвой сухую слюну. Жажда мучила его все сильнее.