— Вот как? Хотя… Это логично… — Глубоко задумывается. — Странно, ведь напрашивается само собой! Я бы так и поступил на их месте… А вы голова, господин поручик! И что предлагаете? — с интересом смотрит он.
Вот почему ты не Рожественский и даже не Линевич, Павел Иванович Мищенко? Отчего несправедливая судьба самых толковых и умных людей всегда оставляет на вторых ролях? Либо торопливо вычеркивает из мейнстрима, как адмирала Макарова или того же Столыпина? Ведь таких гор можно наворотить с вами… Это карма исключительно России, или везде так?..
— Предлагаю довести время на установку клина до кратчайшего минимума, ваше превосходительство, — оглядываюсь я на дымящиеся останки паровоза. — Там, где я… — прикусываю язык. — В общем, мой знакомый устанавливал его за две минуты.
— Шавгулидзе? — вновь улыбается. Кажется, на моей памяти тот впервые произносит эту славную фамилию, не споткнувшись.
— Именно… — отвечаю я его же интонацией, улыбаясь в ответ.
— Так и поступим, господин всезнающий поручик. И откуда только вы… — усмехается в усы. — Ладно, я ведь дал слово командующему. Ну, что ж, будем заниматься, пока не соблюдем эту норму… Вашего знакомого. — Генерал с лицом пофигиста хитро мне подмигивает, разворачиваясь к строю: — Слушай меня внимательно!..
Чего стоит разнос, устроенный Линевичем вечером нам с Мищенко за угробленный паровоз? С топотом, криками и обещаниями разогнать наш с генералом дуэт ко всем чертям? Разве полученного мною недельного жалованья поручика да так называемых «подъемных» за службу в штабе… В размере ста пятидесяти рублей золотом. Да еще одного приятного события, заключающегося в весточке из… Эх, если бы из моего времени! Но — и эта крайне радует!
Подходя к своему купе в мрачнейшем настроении несколько корявой походкой человека, проехавшего на лошади явно больше положенной дилетанту нормы, я слышу оклик:
— Господин поручик Смирнов? Ваше благородие, вы — он?
— Да? — недовольно оборачиваюсь, внутренне удивляясь столь необычному обращению. — Он — самый что ни на есть я!..
Кого еще принесло? Спать хочу!
— Вам письмо, ваше благородие… — Из темноты угла вагона робко возникает унтер-офицерский погон. Вслед за которым является и его обладатель — интеллигентного вида паренек в пенсне, с гигантской сумой через плечо.
— Вот как?.. Мне? — с любопытством разглядываю я большущий конверт в руках солдатика, стараясь скрыть волнение.
Интересно, адмирал Рожественский чего теплого написал? Мол, скучаю и все такое? В голове немедленно формируются читаемые при ночной лампадке строчки: «…И дорогой Вы мой человече, Вячеслав Викторович! С глубочайшим прискорбием сообщаю Вам, что душа моя адмиральская полна тревог и волнений, ибо не совладать нам с поганым японцем без Вас — откровенно никак!.. Посему жду, надеюсь и верю…» Тьфу ты! Ага, дождешься от него… Тогда чье же, интересно?
— От кого? — безмятежно дублирую я вслух свои мысли.
— От кого?.. — Тот переворачивает конверт. Вглядевшись в надпись и вдохнув побольше воздуха, громко начинает: — От Елены Алекс…
Мгновение — и конверт уже в моей руке. Другая же надежно зажимает рот выпучившему глаза бедняге.
Никто не слышал, нет? Вместе с насмерть перепуганным солдатиком я перемещаюсь в темный угол, где тот меня и дожидался. Оглядываюсь по сторонам — вроде поблизости никого…
Отпустив наконец несчастную жертву, подношу указательный палец к губам:
— Угу?..