Крысиная башня

Это не были счастливые дни — теперь никакие дни не могли быть счастливыми — но это были дни спокойствия.

Потом у мамы появился мужчина. Мать просила, чтобы Славик называл его дядей Олегом, но вслух Славик старался не обращаться к нему вообще, а про себя называл Тот. Это слово было похоже на вытянутый указательный палец, цепко преследующий цель, в нем чувствовались напряжение и угроза.

Тот был ниже отца, но такой же широкий в плечах. На его фоне мать казалась маленькой беззащитной птицей. Черты его лица были так же грубы и мужественны, как отцовские, но они не смягчались ни доброй улыбкой, ни умным взглядом.

Когда Тот впервые переступил порог их дома, от него слегка пахло спиртным, и это не понравилось Славику. Отца сбил пьяный водитель, так что Тот вызвал у него отвращение и навсегда связался в его голове с крупной машиной, убившей отца.

Мать глядела на него отчаянно, словно искала в его коренастой фигуре надежду на спасение. Разбирая платки с нарисованными на них человеческими судьбами, Саша думала: как парадоксально — отец Славика был очень хорошим человеком и настоящим мужчиной, и это стало причиной ее несчастья. Он опекал свою Татьяну, баловал ее, решал все проблемы сам, и она привыкла, что без мужской помощи ей не справиться. После смерти мужа мать Славика оставила работу в библиотеке, где была крохотная зарплата, и устроилась на предприятие по производству газированных напитков. Там платили вполне достаточно, чтобы прожить, и все-таки матери казалось, что она беззащитна, уязвима и рискует однажды скатиться в нищету, если рядом не будет мужчины. Тот никаких денег ей не давал, ел еду, которую Татьяна готовила из купленных ею же продуктов, жил у них в квартире, не оплачивая коммунальных услуг. Иногда приносил подарки, но никогда не давал их ей в руки, а всегда небрежно кидал на диван. Татьяна присаживалась рядом с новой вещью медленно и осторожно, будто боялась ее разбудить, и внимательно ее разглядывала. Тот приносил ей сапоги, платья, туфли и даже один раз — шубу. Все это было Татьяне не по размеру, во всем она выглядела чужой и странной. От вещей плохо пахло нечестностью и воровством, но она никогда не спрашивала, откуда Тот их приносит.

Это случилось через месяц после того, как Тот поселился в их квартире. Однажды вечером Славик услышал резкий хлопок, потом в кухне посыпались на пол кастрюли, и наступила леденящая тишина. Он отложил книгу, которую читал в своей комнате, и пошел на кухню. Руки его дрожали, словно он знал уже, что произошло. Из коридора Славик увидел, как Тот стоит посреди кухни, сжимая в руках сложенный вдвое ремень. Мама сидела на полу в странной позе: видимо, от первого удара шатнулась назад, не удержалась на ногах и сползла, прижимаясь спиной к шкафчику. Ремень взлетел и с тем же хлопком опустился ей на бедро. Не в силах сдержаться, Славик вскрикнул и испуганно замер. Тот повернул к Славику обветренное лицо с крупным, когда-то сломанным носом, увидел его и осклабился.

— Зассал? — резко спросил он, — Не ссы. Гусар ребенка не обидит. А баб учить надо. Это жизнь, пацанчик, жизнь.

Тот вышел из кухни, Татьяна вскочила на ноги и бросилась к плите. На плите было пусто, ее руки бессильно запорхали влево и вправо, ища, что схватить, чтобы показаться занятой.

— Что смотришь? — бросила она Славику через плечо. — Иди к себе. Делай уроки. Не вмешивайся. Не твое дело.

Чем дальше, тем чаще такое случалось. Тот называл это «жизнью», но Славик знал, что к настоящей жизни с ее настоящей любовью все это не имеет ни малейшего отношения.

Маминых родителей не было в живых уже несколько лет, из родственников у нее осталась только свекровь, которая ничего не могла поделать. Она только постоянно проверяла, нет ли у Славика на теле синяков. Синяков не было. Тот и пальцем его ни разу не тронул. И все-таки бабушка однажды спросила, не хочет ли Славик переехать к ней. Он ответил «нет». Бабушка замолчала, но через день повторила вопрос снова, а потом стала настаивать. Славик решительно отказался.

Жизнь его стала мучительной, однако уйти в спокойную бабушкину квартиру значило предать маму. Отец не ушел бы, а значит, и для Славика не было иного выбора.

Когда Тот пропадал на несколько дней, мать оттаивала, становилась отдаленно похожей на прежнюю. Она иногда напевала, старалась вымученно улыбаться и готовила что-нибудь вкусненькое вместо простой и сытной еды, которую предпочитал Тот. Зато по вечерам, когда в квартире звенела тишина и полумрак заполнял углы, Славик боялся за нее. Мать не включала телевизор и избегала верхнего света, ограничиваясь бра и настольной лампой. При тусклом освещении мир вокруг становится не вполне реальным — наверное, этого она и добивалась.

В такие вечера она иногда входила к Славику в комнату — порой даже будила его — и крепко прижимала к себе. Молчала, но в бешеном стуке ее сердца, в судорожных движениях рук, в лихорадочных поцелуях, от которых становилось больно, ему чудилось звериное отчаяние. Она будто молила о спасении — молча, как заложник, которого вслух заставляют говорить совсем не то, что он хочет сказать.

Славик мучительно думал о том, что сделал бы на его месте отец.

Все должно было измениться через месяц. Саша видела будущее на платках, видела урок немецкого языка, на котором Славик, скучая, листал словарь и наткнулся на слово Tot. Оно переводилось как «мертвый». И ему сразу стало все понятно: Тот должен быть мертвым, его не должно быть, и все. Проблема решалась так просто, что он едва не рассмеялся прямо посреди урока, и учительница посмотрела на него с неодобрением.

Tot ist tot, думал он по дороге домой, и сердце его радостно колотилось.

Тот хорошо выпил за ужином — Славик подглядывал за ним из коридора и радовался, зная, что сон его врага будет крепким. Ножи он наточил еще днем. Отец всегда учил Славика, что лезвия не должны быть тупыми. «Если кухонный нож будет острым, — говорил он, — все мамины проблемы будут решаться так же легко, как легко его лезвие пройдет сквозь кусок мяса. Работа для настоящих мужчин». Отец брал брусок и приступал к работе. Нож сверкал и залихватски посвистывал. Славик не сумел сделать это так же красиво, но лезвия вышли острыми, как у отца.

Славик был хладнокровен. Ночью он вышел на кухню и выбрал из четырех остро наточенных ножей самый длинный и узкий. Дверь в спальню матери открылась, тусклый отблеск включенного в коридоре света позволил Славику хорошо увидеть врага. Тот спал на спине, храпя, запрокинув крупную, квадратную голову, притиснув к стене покорную мать.

Славик встал рядом с ним, выбирая место, куда воткнуть нож. Самым беззащитным местом показалась Славику нежная впадинка под кадыком, в которой отчетливо билась жилка. Он приготовился, приблизив нож к шее врага, но не касаясь его кожи, и тут увидел отчаянные, широко раскрытые глаза матери.