Крысиная башня

Больше всего Соколов боялся Демчука. Демчук был невысок, но обладал массивной фигурой, смотрел исподлобья, говорил неразборчиво и быстро. Сослуживцы понимали его путаную речь с трудом. Если салага не выполнял приказания Демчука, не разобрав, что было велено делать, его наказывали за неуважение. Если переспрашивал — за то, что якобы издевается. Соколов в такие ситуации не попадал, он всегда понимал, что говорит Демчук — мысли его были простыми и ясными, и считать их было несложно. Если же это не помогало, он быстро внушал Демчуку, что кто-то другой, а не Соколов дико его раздражает, и доставалось этому другому.

Но все это было днем, а ночами Соколов боялся уснуть, слушая храп Демчука, доносившийся с соседней койки. Ему казалось, что однажды он проснется от того, что грубые руки с обкусанными ногтями стряхнут его с кровати, и Демчук ударит прежде, чем Соколов успеет что-то сделать. Соколов представлял себе сильный удар в живот, потом крик, от которого заложит уши, и снова — удар за ударом. И вот однажды Соколов подумал: если я могу изменить ход его мыслей, почему бы мне не избавиться от него раз и навсегда?

Он сделал это, когда их погнали расчищать дорогу после снегопада. Подходящего момента ждать пришлось совсем недолго. Когда вдали показался старый грязный «уазик», Демчук поднял голову, расправил плечи и, воткнув лопату в снег, вытер пот со лба. Он смотрел за приближением машины очень внимательно и шевелил губами, отсчитывая секунды до момента, когда нужно будет сделать решительный шаг. Работавший рядом Буров толкнул Демчука локтем в бок, но Демчук не обратил на него никакого внимания. Он подобрался, приготовился к прыжку и прыгнул — как раз в тот момент, когда машина была готова с ним поравняться.

Ушанка и ватник спасли ему жизнь, но бедро Демчуку собирали по частям, и больше он в казарме ни разу не появился. Его дружки поутихли, им хотелось спокойно дожить до дембеля.

Почувствовав власть, Соколов стал пробовать свои силы. Армия была хорошим полигоном для экспериментов — о странных происшествиях тут предпочитали молчать.

Домой он вернулся другим человеком, более жестким, более решительным и уверенным в себе. Но в это время начались проблемы с ногой. Нарушилось кровообращение, наступать на нее стало больно. Соколов видел связь между хромотой и своим даром — стоило воспользоваться им в полную силу, и ноге становилось хуже. Пришлось стать внимательнее к себе и применять свои способности только в крайних случаях. Методом проб и ошибок Соколов выяснил, что дороже всего стоит прямое влияние на человека и глубокое проникновение в мысли. В то же время оказалось, что хотя утраченного здоровья уже не вернуть, но восстановить потраченные силы можно — если в течение нескольких ближайших часов причинить кому-нибудь сильную боль, неважно какую: моральную или физическую. Боль была проволокой, воткнутой в чужое страдающее сердце, словно в батарейку.

Причинять боль вошло у него в привычку, и так, незаметно для себя, он потерял всех, кто был в его жизни Рядом. Жена ушла через полгода после свадьбы. Она была беременна, но предпочла трудную жизнь матери-одиночки постоянному унижению, которому он виртуозно подвергал ее, действуя едкими словами, презрительными взглядами, саркастическими интонациями и небрежными жестами.

Сын его вырос, преисполненный к отцу тяжкого презрения. Он старался избегать встреч с Соколовым, но малодушно пользовался отцовской способностью решить любой конфликт, сначала — с учителями, потом, после восемнадцати, с полицией и ГИБДД. И конечно, он беззастенчиво тратил отцовские деньги.

Жизнь стремительно катилась вперед, но не приносила ни радости, ни удовольствия. Соколов начал страдать бессонницей. Ночи тянулись бесконечно, он лежал, глядя в потолок, и все пытался найти выход из клетки, в которую превратилось его существование. Ему казалось: вот-вот и он поймет, как стать счастливым. Соколов видел в своих способностях ключ к иной жизни и верил, что сумеет правильно воспользоваться этим ключом. С помощью своего дара он заработал состояние — и остался равнодушен к роскоши. Он спал с разными женщинами, но ощущение удовольствия оказывалось кратким. Он командовал подчиненными, но не чувствовал себя довольным и после этого. Ответ пришел с возрастом.

Случилось это тогда, когда Соколов изменился внешне. Богатея, он привык ухаживать за собой, начал разбираться в одежде, приобрел стиль, завел парикмахера, который причесывал его ежедневно, и тщательно следил за тем, как выглядят руки. Несмотря на бессонницу, он немного поправился, поскольку мог выбирать лучшую еду и находил в ней пусть призрачное, но удовольствие. Легкая полнота шла Соколову — он больше не выглядел измученным и жалким. Движения его стали плавными от внутренней уверенности в собственных силах. И Соколов с удивлением обнаружил, что его стали любить.

6

Он проходил с инспекцией по офисам своей строительной фирмы и мысленно любовался собой: мягкие, благородно седеющие волосы аккуратно уложены, спина прямая, взгляд уверенный, добела вымытая, умащенная кремами, мягкокожая рука с ухоженными ногтями сжимает набалдашник дорогой стильной трости. И вдруг в бухгалтерии он наткнулся на взгляд, который был точным отражением его настроения: в нем читалось обожание. Соколов вздрогнул — это было неожиданно. Он огляделся и увидел еще несколько таких взглядов. Все это были его ровесницы, женщины лет пятидесяти или чуть помладше, все — располневшие, растрепанные, кое-как накрашенные. Они были из тех женщин, которые плачут над мелодрамами и ждут своих героев до глубокой старости. Соколов отличался от их мужей — он был сильным, богатым и красивым.

В эту ночь он спал как младенец, а следующим утром, выспавшийся и довольный, первым делом направился в бухгалтерию. Женщины, не ожидавшие его прихода, засуетились, прибирая бумаги на таких же, как они сами, неприбранных столах. От их суетливых движений Соколов испытал острый приступ радости. Он присел на стул посреди просторного кабинета и начал разговаривать с ними о жизни. Он забрался в их головы и давал им те советы, которые они хотели услышать. Он утешал их в том, в чем они жаждали утешения.

Но все приедается, и некрасивые любящие лица потеряли очарование новизны. Соколов испугался. Его душа яростно хотела счастья, а счастье, как он теперь знал, могла дать ему только любовь. Он снова лежал без сна и, скрипя зубами, думал о том, как вернуть себе это состояние. И в конце концов решил, что если женщин будет больше и любить они его будут сильнее, то счастье вернется.

Он начал ходить по заседаниям благотворительных комитетов, по театрам и даже по партийным собраниям, но всего этого было ему мало. В мечтах он видел себя кем-то вроде рок-звезды: он стоял на сцене, а под ним бушевало истеричное, обожающее море.

Тогда он подумал о телевидении, которое могло заразить любовью к Соколову миллионы голов. Он начал реализовывать свой план, и тут появился Мельник. Соколов почувствовал исходящую от него угрозу при первом же взгляде — красивый, молодой и сильный, он ворвался в его жизнь, как в жизнь старого льва врывается соперник-трехлетка. Он не заявлял прав на прайд, но внимание львиц по закону природы было обращено на него.

Соколов начал присматриваться к Мельнику. С одной стороны, соперник оказался совершенно неопытным, с другой — был пугающе силен. Когда Соколов увидел, что он сделал с сознанием Насти, то пришел в ужас. След, оставленный Мельником, был так глубок, что Соколов не мог исправить этого, как ни пытался. Это было все равно, что сажать деревья в землю, еще не остывшую после пожара.

Но выхода у Соколова не было. Жизнь без любви потеряла для него всякий смысл. Он лежал без сна, смотрел в потолок и видел, как тень от кривой ветки дерева проплывает слева направо в свете автомобильных фар только для того, чтобы раствориться в полной темноте. Это была не жизнь. Он решил бороться и понимал, что идти придется до конца.

План созревал в его голове долго — он должен был учесть разные варианты развития событий. Все сложилось в тот день, когда Соколов увидел на испытании Пи-ху и понял, что это за человек. Он закрыл Пиху от внимательного взгляда Мельника. Сил на это ушло так много, что для восстановления Соколову пришлось найти особую боль. В тот вечер он убил первую женщину. Результат превзошел ожидания: энергии оказалось столько, что даже нога его почти перестала хромать. Открытие потрясло Соколова: теперь его шансы и шансы Мельника уравнялись.

Первая попытка устранить соперника была самой простой. Соколов показал Мельнику Пиху, чтобы отвлечь, и толкнул его под машину. Он почти преуспел, но Мельник, к несчастью, успел обрасти женщинами, дававшими ему силы. Он использовал их как-то по-другому, не так, как Соколов, и это было очень эффективно. Женщины не дали ему умереть и при этом не испытали боли.

Выходило, что Мельника нельзя выгнать из шоу и нельзя прикончить. Для осуществления более сложного плана Соколову нужны были силы, и он продолжил черпать их, отнимая жизни у женщин.