Журналюга

Паша со вздохом подумал об удобных банковских карточках, на которые ему стали перечислять зарплату уже в конце девяностых. Можно было совсем не стоять в длиннющей очереди, не терять времени, а подойти к банкомату попозже и спокойно снять нужную сумму. Если, конечно, тебе не требуется срочно бежать в ближайший магазин, чтобы отметить с коллегами очередную зарплату. Да и долги он старался раздавать сразу же, в день получки, чтобы не висели неприятным грузом…

…Очередь медленно, но верно, продвигалась вперед, и тут Паша заметил в ее середине… самого себя: молодого и почти что красивого Пашку Мальцеве. Который тоже стоял у стеночки, ждал своей очереди и попутно непринужденно болтал с какой-то девушкой. Паша напряг память и вспомнил: точно, он же на третьем курсе проходил в «Комсомолке» практику! Правда, в другом отделе — рабочей и колхозной молодежи (попал при распределении). Хотел в отдел спорта (в крайней случае — международный), но куратор курса, мерзкий Виталий Иосифович, имевший на него очень большой зуб, подло отомстил, подгадил с практикой…

А всё вышло из-за того, что на одной из лекций он просто заснул… И лектор вдруг с изумлением обнаружил, что студент Мальцев не конспектирует, как положено, новый материал, а нагло дрыхнет, подперев рукой щеку и опустившись пониже на скамеечке. И спит, гад, кемарит себе самым наглым образом… А лекция была непростая, по истории КПСС, и читал ее сам секретарь партбюро курса Степан Давыдович Марченко. Человек строгий и даже в чем-то суровый. Старый, проверенный партийный товарищ, формалист и начетчик, и его опасался даже сам декан факультета…

Читал, правда, он откровенно плохо: тупо бубнил что-то по бумажке, да и тема была предельно скучной: какой-то там давнишний съезд КПСС. Паша накануне, в воскресенье, ходил на день рождения своего лучшего университетского друга Славки, ну и, само собой, погуляли там неплохо… На полную, что называется, катушку. Вернулся он домой очень поздно и изрядно подшафе, а утром надо было вставать рано, в семь часов — к девяти следовало быть уже на занятиях. И прогулять первую лекцию никак не представлялось возможным — как раз история КПСС, а на ней присутствие студентов считалось строго обязательным (посещаемость часто проверял сам куратор курса).

Пашка кое-как добрался до универа (страшно хотелось спать и еще ужасно болела с перепоя голова), сел в поточной аудитории на самую дальнюю, заднюю скамью и вскоре заснул. Под нудный бубнеж Степана Давыдовича спалось очень даже хорошо… Но вот беда — начал храпеть. Сначала на странные звуки никто в аудитории не обратил внимания, затем студенты начали тихонько хихикать, а после этого — уже откровенно смеяться. В общем, лекция оказалась сорванной. Степан Давыдович был в страшной гневе — счел такое поведение студента личным для себя оскорблением. Вызвал куратора курса, чтобы зафиксировать позорное поведение Павла Мальцева, и уже Виталий Иосифович предпринял необходимые меры.

Скандал разразился страшный: куратору сильно влетело от Степана Давыдовича по партийной линии (за неправильное воспитание молодежи и отсутствие должного контроля на лекциях), а тот спустил всех собак на бедного Пашку. Ужасно ругался, кричал, грозился даже исключить из числа студентов университета. Мол, срочно учись пользоваться портянками — через неделю тебя уже заберут в армию…

Паша стоял в деканате, низко опустив голову, и молчал: возразить было нечего. Спасло его только то, что он всегда считался очень хорошим студентом, сессии сдавал вовремя и практически без хвостов, к тому же все преподаватели прекрасно знали: лекции Марченко действительно ужасно скучные и занудные, поэтому уснуть на них совсем немудрено… В конце концов, обошлось выговором по факультету. Но Виталий Иосифович затаил на Пашку жуткую обиду, а потом подленько отомстил: распределил на практике в один из самых непрестижных отделов газеты — рабочей и колхозной молодежи.

Но нет худа без добра: он попал туда вместе с Ингой Шелест, однокурсницей (с которой, как заметил Паша, и разговаривал сейчас в очереди он-сам-прежний). И у него с Ингой случился чуть позже даже небольшой роман, который, впрочем, ничем не кончился: Инга хотела прочных, серьезных отношений, а он к ним еще не был готов. Вольная жизнь и радости свободы были для него гораздо дороже и притягательнее прочных семейных уз. И даже регулярного супружеского секса…

Затем, уже в эпоху Перестройки, Инга уехала с родителями на историческую родину, в Израиль, и ее следы затерялись. Скорее всего, она нашла на чужбине свое семейное счастье — девушка была очень неглупая и еще довольно симпатичная, а такие никогда нигде не пропадают и всегда хорошо в жизни устраиваются.

* * *

Первым желанием Паши было подойти к самому себе и завязать разговор. А что, это даже было бы забавно… Что там у писателей-фантастов говорится по поводу нежелательности и даже прямого запрета на контакт с самим собой в прошлом или будущем? Сработает ли «эффект бабочки»? Тем более что им было о чем поговорить.

Он мог бы, например, предостеречь себя другого от некоторых необдуманных шагов и глупых поступков, которые совершит в скором будущем и которые изрядно испортят ему жизнь. Но затем Паша подумал: а надо ли? У него теперь не только другое тело, но и, по сути, другая жизнь, и он должен прожитье ее так, чтобы, как сказал писатель Николай Островский, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» А он прежний, Пашка Мальцев… Пусть живет так, как хочет. Как было и как будет. У каждого — своя судьба и свой путь: одни просто медленно плывут по течению реки (как лист или же ветка), а другие ставят парус и смело идут к своей цели, преодолевая все жизненные преграды, неприятности и вопреки любой бури.

С самого начала, когда он попал в чужое тело, Паша твердо решил: не буду ничего менять в этой действительности. Он не станет никого ни о чем предупреждать: никаких писем генсеку Брежневу и другим членам Политбюро, где говорилось бы о тех страшных потрясениях, которые вскоре ждут страну, ни слова об ошибках Афганистана или трагедии Чернобыля (хотя по поводу последнего, пожалуй, стоит подумать — сколько людей там ни за что потеряли!).

И, само собой, никаких разоблачающих фактов о преступной деятельности пустозвона Горбачеве, по сути, развалившего великую некогда страну, и никакой дополнительной инфы об алкоголике Ельцине, едва не приведшего Россию к полному позору и краху. Пусть все идет так, как идет. По крайней мере, в ближайшие несколько лет, а там он еще посмотрит и подумает. Может быть, кое о чем все-таки следует предупредить — сообщить кому надо и куда надо. Но так, разумеется, чтобы ни в коем случае не попасть в поле зрения серьезных людей из определенных органов…

Чтобы тебя, родимого, не взяли однажды под белы рученьки и не отвезли в некий тихий, неприметный «санаторий» в ближайшем Подмосковье. Где умные дядьки будут тебя долго и очень тщательно расспрашивать, выяснять, откуда у простого московского школьника такая информация. И проверять, не сотрудник ли ты ЦРУ, МИ-6, Моссада и прочих враждебных вражеских контор… Не шпион ли ты, не агент ли провокатор, засланный к нам казачок, имеющий задание дискредитировать и опорочить самых уважаемых в стране людей, членов Правительства СССР и самого Политбюро…

И что он им на это скажет, какие доказательства своей правоты представит? Типа — «я знаю, что так будет», и всё? Это ведь тебе не промежуточный патрон для автомата на бумажке рисовать… В лучшем случае его накачают психотропными препаратами и отправят до конца жизни в дальний сумасшедший дом. И будет он там до конца жизни своей смотреть на всех пустым, бессмысленным взглядом и пускать, как последний дебил, слюни… Но, скорее всего, его по-тихому ликвидируют — от греха подальше. Был мальчик — и нет его. Значит, нет и проблемы.

Как жаль, горько думал Паша, что долго еще не будет у нас в стране Интернета и социальных сетей! Очень не скоро они в России появятся… А то как было бы хорошо — слил бы туда анонимно кое-какую информацию, привлек бы внимания людей к проблеме, глядишь, и кто-то там, наверху, заметил бы и задумался. И не было бы тогда столько ненужных жертв в Афганистане, не рванул бы четвертый реактор Чернобыльской АЭС. И много чего другого плохого и ненужного у нас не случилось бы, не произошло. Но об этом можно было только мечтать. История, как всем хорошо известно, сослагательного наклонения не имеет.

* * *

Да, Интернет и социальные сети — страшная сила, подумал Паша, но и газеты в его время тоже еще имели кое-какое влияние — по крайней мере, в начале-средине нулевых голов. Он в это славное, гламурное десятилетие как раз трудился в одном чрезвычайно популярном московском издании и лично способствовал тому, что были разоблачены некоторые зарвавшиеся российские чиновники, причем весьма высокопоставленные.

Одного из них, к примеру, за глаза звали Миша-два-процента, ибо он брал себе с каждой крупной сделки, которую проводил через правительство, два процента в качестве неофициального вознаграждения. И даже не считал это взяткой — так, типа небольшая плата за некие личные услуги. Так вот, этот самый Миша долгое время жил на госдаче (положено по статусу), а потом, уходя уже в отставку, решил ее приватизировать. И подготовил для этого все необходимые бумаги.

А по ним эта якобы совсем уже старая, полуразвалившаяся дача стоила всего два миллиона рублей. Это притом, что лишь ее территория (несколько гектаров недалеко от Москвы) тянула как минимум на десять лямов «зеленых». К счастью, удалось поднять в прессе большой шум, и жадному хапуге дали по рукам. И ничего у него с госдачей, слава богу, не получилось.

Другой случай был еще серьезнее: некий очень важный чиновник в Министерстве иностранных дел по глупости (или за вознаграждение — кто теперь знает?) чуть было не отдал часть наших океанских вод у Камчатки (весьма богатых рыбой) американцам. Там давно уже существовала некая небольшая спорная морская территория, на которую постоянно претендовали рыболовы из США. И этот чинуша то ли по своему недомыслию, то ли еще по какой-то иной причине вдруг решил подарить эти важные промысловые территории амерам — якобы во имя счастья, любви и добрососедских отношений. Короче, мир, дружба, жвачка.