— Да. А самое странное… — священник ненадолго замолчал, и его молчание, ожидание того, когда он продолжит говорить вдруг стиснуло мне душу как тисками — самое странное то, что, ты сам это сказал, будто виноват в этом ты.
Удивительное дело, но монастырские предъявлять ко мне претензий не стали, так что я, просидев у себя в номере следующий день, еще через день поспешил убраться восвояси.
Уже дома в Москве, с порезанным и побитым лицом я посмотрел в интернете сайт Соловецкого монастыря, где в разделе новостей было выставлено сообщение про погром в церковной лавке, устроенной каким-то «одержимым»:
«Так что, братья и сестры, козни диаволевы, хорошо нам известные и по сию пору продолжаются, не ослабевая» — было написано там.
— Одержимый — это я — сказал я тогда себе вслух, нимало, почему-то тому не огорчаясь.
Вскоре же преобладающее ощущение мира и покоя опять заполонило мою душу, а синяки и шишки, как известно, на молодых заживают достаточно быстро, так что все эти происшествия забылись, как будто их и не было вовсе.
ГЛАВА I.XIIII
Сразу после моего возвращения в Москву из Гордой Республики я стал непосредственным участником многочисленных «разборов полетов» по поводу того, как мы провели свою «операцию».
Мне было дико неудобно и вообще — жаль, но постоянно в ходе разных расспросов приходилось кивать на Андрея Павлова показывая тем самым что он виноват в том, что допустил в круг наших агентов Арзумяна. Я абсолютно искренне симпатизировал Павлову, да и вообще считал его хорошим человеком, но, увы, не смотря на это прикрыть его никак не мог. Мне совершенно не хотелось становится тем, кто Павлова «притопит», но факты оставались фактами и убежать от них было просто некуда.
Один раз у нас даже был весьма откровенный разговор с Сартаковым, во время которого я ему прямо все и высказал. Я даже больше того — готов был взять часть вины на себя, но Сартаков сказал, что в этом нет нужды.
Увидев же фотографии Арзумяна (тогда еще в кабинете Сратакова присутствовал Павлов) Сартаков пришел в бешенство, впрочем, после быстро успокоился, и взял себя в руки:
— Твою мать! — закричал Сартаков и несколько раз вдарил по фотографиям кулаком — твою мать!
Мы испуганно переглядывались с Павловым, но потом, после долгой и тяжелой паузы Сартаков все-таки поведал нам, что этот Арзумян — на самом деле никакой не Арзумян, а Пашкевич Дмитрий, человек, который когда-то работал на Комитет.
— Его начальником был я — Сартаков хмурился, становясь мрачнее тучи — но работал с ним непосредственно Приятель!
После этого Саратков рассказал, что Пашкевич по его данным стал работать сразу на несколько заказчиков, а не только на Комитет, и иногда сливал важную для Комитета информацию кому не надо… Когда же это выяснилось, с Пашкевичем перестали иметь дело.
Вызвали Приятеля Сартакова.
— Вот! Погляди! — Сартаков решительным движением бросил на ближайший к Приятелю край своего стола фотографии Арзумяна-Пашкевива — узнаешь, кто здесь?
— Ага…
— Ну и..?
— Да это Пашкевич! Жив, что ли, курилко? Чего-то он тут потолстемши.
ebooksa