— Точно установлено — укол подействовал.
— Как вы это определили?
— Пашкевич разговаривал… с воздухом!
— Ага… но потом…
— Потом я дал указание своим людям следить за Пашкевичем до конца, мы ожидали со дня на день что тот коньки отбросит, и…
— И что?
— Но он исчез.
— Исчез?
— Да, исчез. Уехал на свою дачу, и пропал.
— Вы проверяли?
— Да, на даче его не было, а следы найти не удалось.
— Хорошо искали?
— Очень, очень тщательно!
— И что потом?
— Потом я решил, что он ушел с дачи, где-нибудь отбросил коней, но тело найти невозможно. Там вокруг дачки его леса, понимаете, не стали бы мы поднимать лишний шум, привлекая военных на прочесывание…
— Хорошо — Сумрачный выглядит спокойным — я бы на вашем месте поступил бы так же. Но вот где с ним вышла промашка?
— Не знаю. Установить трудно.
— Тогда как же Пашкевич вышел на Павлова?
Тут вступает Павлов:
— Это мой промах… непростительный промах. Пожалуйста, вините во всем меня, мне доверили важное дело, а я его провалил. — Виновато начал он, и, видимо чтобы именно подчеркнуть его виноватость Сумрачный его прерывает на полуслове: