Но скоро, скоро, Шацар чувствовал это — в воздухе, которым дышал. Дышать стало легче, будто он был во Дворе.
— Но давай мы все равно поговорим. Расскажи что-нибудь!
Мелам перевернулся, глядя на Шацара. Шацар пожал плечами.
— Ладно. Хочешь, расскажу тебе, как когда к нам приезжали чиновники на вопрос о том, какая моя любимая еда, я ответил…
— Что любишь грызть кору! И когда тебя спросили, почему, ты сказал, что больше ешь, то и любишь. Ты рассказывал! Ладно, я расскажу. Я говорил, как мы с двоюродной сестрой…
— Пробрались в кабинет твоего отца и съели его дарственную на землю? Определенно. Хорошо, а как я в первый раз увидел море?
— И сказал, что это лужа и отказался купаться? А как меня выгнали из хора?
— Рассказывал. Как я воровал еду?
— Обсуждали. Мой отец — зануда.
— Вдоль и поперек. Мои биологические родители?
— Мы не пришли к определенному выводу, однако предполагали многое. Почему мне не везет в любви?
— Не хватает лоска и ты — инфантильный. Почему я не способен построить сколько-нибудь здоровое общение с другими людьми?
— Расстройство аутического спектра в детстве и шизоидная психопатия сейчас, — Мелам помолчал, а потом в панике сел на кровати. — Шацар… неужели нам больше не о чем поговорить?!
— Неужели, у нас когда-то правда были темы для разговоров, — откликнулся Шацар.
— Я серьезно! Неужели мы станем менее лучшими друзьями, чем сейчас!
— Семантика слова «менее» предполагает сравнение с чем-то, что больше, — вздохнул Шацар.
— Срочно расскажи мне, что ты читаешь! Я чувствую, как доверительность уходит из нашей дружбы!
— Это фантомные боли, — сказал Шацар. — Ладно. Уговорил. Я читаю монографию об истории Халдеи.
— Никогда не понимал, зачем она нужна, — сказал Мелам. Шацар всегда удивлялся, как ему удавалось сочетать потрясающий талант к биологии, особенно той, что касалась физиологии магии, с полнейшим, глухим невежеством во всем остальном.
— Ну, — сказал Мелам. — Халдея одна. Тогда зачем нам наша история — нам некому ее показать.