Я распахнул дверь под вывеской «Вход только для членов Общества». Сразу за ней начиналась узкая полутемная лестница. Пахло затхлостью: плесенью с толикой гнили.
– Про него часто забывают, – шепнул я, делая шаг вперед; лестница была слишком узка для двоих. – А уборщики ниже второго этажа не спускаются – причем не из страха перед образцами; это их Адольф запугал.
– Меня он тоже запугал, – призналась она. – В прошлый раз он пригрозил проломить мне голову своей тростью.
– Да нет, Адольф нормальный. Просто слишком долго просидел наедине со своими монстрами. Прошу прощения. Мне не полагается их так называть. Это ненаучно. С «аберрантными биологическими видами».
Мы дошли до первой площадки. Вонь химикатов, едва маскирующая тошнотворно-сладкий аромат смерти, усилилась; эти два запаха вечно висели в Монстрариуме, как густой туман. Еще один пролет, и мы окажемся в паре шагов от кабинета старого валлийца.
– Ну, смотри, Уильям Джеймс Генри, если это розыгрыш… – шепнула она мне на ухо.
– Я не злопамятен, – отвечал я. – Это мне не свойственно.
– Интересно, что бы сказал на это доктор Джон Кернс.
Я повернулся к ней. Она отпрянула, пораженная гневным выражением моего лица.
– Я рассказал тебе об этом по секрету, – сказал я.
– И я его не выдала, – ответила она, выпятив вперед подбородок – жест, оставшийся у нее с детства.
– Секрет не в этом, ты же знаешь. Я убил Кернса не из мести.
– Знаю. – В полумраке ее глаза казались больше, чем обычно.
– Вот именно. Так мы можем идти дальше?
– Ты же сам остановился.
Я взял ее за руку и потянул за собой. Заглянул за угол, в кабинет куратора. Дверь оказалась нараспашку, горел свет. Адольф сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, запрокинув голову и приоткрыв рот. Лили за моей спиной прошептала:
– Шага дальше не сделаю, пока ты не скажешь мне…
Я обернулся.
– Хорошо! Я хотел, чтобы это был сюрприз, однако я ваш верный слуга, мисс Бейтс – и его тоже, – и вообще всеобщий верный слуга, как я уже неоднократно доказывал, в том числе, убив Кернса. Особенно убив Кернса… Это нечто особенное, уникальное, единственное в своем роде, драгоценное – ну, по крайней мере, для монстролога, – самая большая гордость Уортропа на сегодняшний день. Он выставит его на специальной ассамблее ежегодного конгресса. А что он сделает с ним потом, один бог знает.
– Что же это? – она затаила дыхание. Порозовела. Привстала на цыпочки. Никогда она не была так прелестна.