Его губы беззвучно зашевелились. Он поднял брови и посмотрел на меня снизу вверх с таким видом, словно его взгляд мог повернуть годы вспять и вернуть меня в тело одиннадцатилетнего мальчика, в котором я некогда обитал.
– Ничего, – ответил он, наконец.
– Один мудрый человек сказал мне однажды, что ложь – это худший вид глупости.
– А люди глупы. Конец силлогизма.
– Я же все равно узнаю. Лучше скажите сразу.
– Зачем мне говорить тебе то, что ты и так знаешь?
– Я знаю, что там что-то есть; но не знаю, что именно.
– Вот как? Тогда вы не слишком преуспели в вашем образовании, мистер Генри.
– Труд всей вашей жизни, как вы выражаетесь, но за многие годы вы имели дело со многими вещами, и под конец они пожрали вас совсем. Впрочем, не только вас.
– Да. – Он серьезно кивнул, и я заметил в его глазах тень страха. – Я оставил за собой немало жертв – больше, чем другие, но наверняка меньше, чем ты.
– Сейчас не о моих жертвах речь, доктор. – Я взял нож, который лежал на столе у него под рукой, и стал вычищать им грязь из-под ногтей. Он поморщился, как будто еле слышный скрежет действовал ему на нервы.
– Беатрис бросила меня, – прошептал он.
– Беатрис? При чем тут она? Мы ведь говорим о ваших жертвах.
– О, да что ты вообще знаешь?
– Я знаю про ягнят, – сказал я. – А еще я знаю, что вы разрубили ее на куски и засунули в мусорный бак. Знаю, что и то, и другое имеет какое-то отношение к замку на этой двери и к вашему удручающему состоянию – и еще я знаю, что вы покажете мне, что там, за этой дверью: и потому, что вас так и подмывает это сделать, и потому, что вы знаете, откуда вам ждать спасения. Всегда знали.
Монстролог рухнул головой на стол, спрятал лицо в ладонях и зарыдал. Он рыдал так, что плечи ходили ходуном. Я наблюдал за ним молча и бесстрастно.
– Уортроп, дайте ключ, иначе я вышибу эту дверь.
Он поднял голову, и я увидел настоящие, неподдельные слезы: все его лицо исказилось от боли, точно внутри него пришла в движение какая-то темная, неизвестная тварь.
– Уходи, – сказал он. – Ты правильно поступил, что ушел тогда. Правильно ушел, зря вернулся. Уходи, уходи, оставь нас. Нас уже не спасти, но ты – другое дело.
Он отпрянул, услышав мой ответ: либо совсем не ожидал услышать от меня подобное, либо, напротив, так хорошо знал меня, вплоть до самого потаенного уголка в моей душе, что был уверен в результате.