Ступени, ведущие в бездну

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава первая

Я совершаю кругосветное плавание сквозь годы и возвращаюсь на то же место, ибо время – это непростительная ложь, и мать с отцом вечно вальсируют в пламени, и незнакомец вечно склоняется надо мной с вопросом: «Знаешь, кто я?», и вот что я должен вам сказать, вот что вам непременно нужно знать: каждый из нас куда больше и ничуть не меньше своего отражения в янтарном глазу.

Слушаете ли вы меня, понимаете ли? У кольца нет конца. Оно вечно, как давно затихшие крики умершего человека. Доводилось ли вам прожить час, в который уместилась бы вечность? Видеть страх в горстке пепла?

Вселенная полна бессвязной болтовни. За пределами моего поля зрения, на расстоянии одной десятитысячной дюйма от него, есть пространство – без света, без тени, без языка и без размеров; это Ничто, бесконечно малое, бесконечно глубокое, как зрачок янтарного глаза; это уродство величиной с булавочный укол, тьма, проникающая до самых бездонных глубин, конец кольца, у которого, как известно, нет конца.

В нем я, а со мной вы, и мальчик в поношенной шапчонке, и мужчина в запачканном белом халате, и тварь в банке, и бессмертная куколка, вечно разрывающая свой панцирь, вечно рождающаяся на свет.

Его глаза – это мои глаза, глаза мальчика в шапочке на два размера меньше, который прячется под столом: широко раскрытые, недоуменные, вопрошающие, напуганные глаза. Долгий темный путь приближается к завершению, и я не позволю ему увидеть безликий ужас в его конце; я тот волнолом, о который разобьется черная волна, я не дам приливу захлестнуть и утопить его. Этого не должно быть: тварь скребется в банке, мужчина в запачканном белом халате говорит: «Ты должен привыкать к подобным вещам».

Я могу спасти мальчика под столом; могу избавить его от янтарного глаза; это в моей власти.

Если подниму дуло револьвера на уровень его глаз. Знаешь, кто я?

– Нет! – закричал Уортроп и ударил меня по руке в тот самый миг, когда я уже готовился спустить курок. Пуля впилась в потолок, кусок штукатурки упал на стол, опрокинув бутылку, и вино потекло, красное, точно кровь Христа из-под копья римлянина. Монстролог схватил меня за руку, вырвал у меня револьвер, с силой развернул и толкнул к двери.

Дверь за нами захлопнулась. Хриплые крики, выстрел, но мы уже вырвались из темного коридора и бежим по булыжнику переулка, стертому десятками тысяч ног до почти зеркальной гладкости; рука Уортропа держит мое плечо, точно клещи, мы огибаем Элизабет-стрит, петляя задворками жилых домов, где за круглыми столами сидят мужчины, играют в карты и пьют граппу, а мальчишки стучат монетами в закопченную стену, где слышен смех и в окне третьего этажа мелькает лицо красивой девушки, и Уортроп тяжело дышит мне прямо в ухо:

– Что ты там делал, дуралей?

Наконец кишки доходных домов извергли нас на Хьюстон, где он поймал такси, распахнул дверцу и запихнул меня внутрь. Называя шоферу адрес, он сам прыгнул на сиденье, и автомобиль тут же сорвался с места. Несколько кварталов он держал на коленях револьвер, не сводя глаз с окон и бормоча что-то себе под нос, пока я пытался восстановить дыхание.

– Спасал вас, – выдавливаю, наконец, я.

Он стремительно поворачивается ко мне и рычит:

– Что ты говоришь?

– Вы спрашивали, что я там делал, вот я и отвечаю.

– Спасал меня? Ты так думаешь?

Его трясло от ярости. Его кулак взлетел к самому моему лицу, задрожал и через секунду снова упал на его колено.

– Ты только что подписал мне смертный приговор, вот что ты сделал.

Глава вторая