Безрадостные мысли вязким потоком перетекали из сознания Прошкина, как песок из песочных часов, прямо в действительность и превращали ее в плотный электрический туман из заряженных нервозностью частиц. Сквозь это марево нечетко проступало то лицо Борменталя с иронично приподнятыми бровями и язвительной улыбкой, то Субботский, прижавший к груди свои карты и инструменты, которые он сгреб с кровати, стремясь спасти от вражеских взглядов, задумчиво покачивался Баев… Владимир Митрофанович встал со стула и принялся обходить комнату по периметру. Зрение Прошкина обрело, наконец, привычную резкость — он хорошо знал, что такая нехитрая гимнастика помогает начальнику привести мысли в рациональное состояние. Сделав несколько кругов, Корнев обратился к Прошкину:
— Николай Павлович, вы видели паспорт гражданина Мазура?
— Да, он мне его предъявлял, — сообщил Прошкин.
— Паспорт подлинный?
— Паспорт не имеет признаков, указывающих на подделку, которые можно выявить без специальной экспертизы, — собственный голос показался Прошкину далеким, как голос диктора с радио «Коминтерна».
— Неужели я похож на заблудшую душу из РОВС, человека, который крался как тать в ночи через границу, да еще и около двадцати лет пользовался поддельным паспортом? — возмутился нотариус с яркой биографией. — Ну что вы! Я люблю Россию, я как мог, пытался служить и ей — как служили мои предки со времен Петра Великого…
— Так выходит, господа из РОВС больше вашего Россию любят! — совершенно не к месту вставил Борменталь. Как человек дальновидный и идеологически выдержанный, Баев сухо рассмеялся:
— У вас, Владимир Григорьевич, специфическое чувство юмора — последние активисты Объединения Российских Военных Союзов сложили оружие после заявлений господина Савинкова, так что — для пользы вашего же здоровья и благополучия — о них уместно шутить в прошедшем времени. Можно подумать, вы газет не читаете!
— Бог свидетель — не читаю, Александр Дмитриевич, не читаю совершенно, с 1920 года! Знаете ли, тоже как раз для пользы здоровью. Как установил мой покойный учитель — известный физиолог, чтение газет весьма вредит процессу пищеварения! — согласился ироничный доктор. Саша еще раз хмыкнул и снова принялся стучать по клавишам пишущей машинки.
Оставленный общественным вниманием, нотариус-оборотень нарочито громко напомнил о своем присутствии:
— Я получил паспорт совершенно законно, а документы, ставшие основанием для его выдачи… э… тоже достались мне с минимумом лжи и безо всякого насилия! Надеюсь, молодой человек занесет этот факт, как и добровольный характер сделанного мной признания, в протокол?
— Сущий махатма! — ерничал Борменталь.
Проигнорировав реплику ироничного доктора, Корнев спросил казенным голосом:
— Евгений Аверьянович, располагаете ли вы в настоящее время какими-либо документальными свидетельствами, позволяющими идентифицировать гражданина РСФСР Мазура и упомянутого вами де Лурье как одно лицо?
— Какого рода документы Вы сочли бы убедительными? — уточнил Мазур.
— Ну, например, вашу фотографию в офицерской форме, подлинники приказов о назначении, награждении или присвоении офицерского звания… — начал перечислять Корнев, для убедительности загибая пальцы.
Мазур удивленно посмотрел на Владимира Митрофановича:
— Я ведь не настолько наивен, что хранить подобные документы! Да и обстоятельства моего быта тому не способствовали. Неужели моего признания — фактически слова офицера — вам недостаточно? — возмутился экс-ротмистр.
— Мы, товарищ Мазур, живем в социалистическом государстве, в нем господствует законность, а не какой-нибудь произвол, как в царской охранке — это там человек мог сгинуть без суда и следствия! — строго сказал Корнев, сделав особое ударение на слове «товарищ». — А у нас система доказывания базируется на прямых уликах и существенных обстоятельствах, подтверждающих фабулу преступного деяния.
Надо признать нотариус, за долгие годы, проведенные на службе у социально чуждого режима, стал не менее искушен в его юридической схоластике, чем Корнев, и поэтому уверенно возразил своему оппоненту:
ebooksa