– Ой-ой-ой, – вздохнул Вернер. – Это при обретает масштабы государственного визита.
– Извините, профессор. Моя мать действительно похожа на стихийное бедствие. Она очень хороший и добрый человек, но не всегда легкий в общении. Ольга, моя сестра, позвонила мне в полном отчаянии. Мама жила у нее целый месяц, мне ничего не оставалось, как выручить ее. Я предложила, чтобы мама перебралась к нам. Всего лишь на две недели, потом она вернется в Россию.
Вернер расхохотался:
– Да, наши мамы – это отдельная поэма!
Что он имел в виду? Какая еще поэма? Его мать, фрау Хагедорн, очаровательная пожилая дама. Иногда она навещает нас, очень красиво держит чашечку чая и рассказывает о том, как она любит играть в бридж и какие, на ее взгляд, невоспитанные дети у ее второго сына, брата Вернера, – тут я с ней полностью согласен! Разумеется, при ней я имею полное право лежать на диване! Как только мама Хагедорн допивала чай, Вернер сразу отвозил ее домой. Все было просто и удобно. Еще никогда из-за нее не приходилось пылесосить среди ночи квартиру или делать какие-либо другие несуразности!
Анна тяжело вздохнула:
– Спасибо за понимание, господин профессор.
– Не стоит благодарности, Анна. Конечно, мы хотим произвести хорошее впечатление на вашу маму. И в этом нет ничего плохого. Вот только я боюсь, Уинстон, что ближайшие дни тебе придется провести на кухне.
ЧТООО?! Мне запретят лежать на диване? Только потому, что мать Анны решила покинуть неведомый Омск и побывать в Гамбурге?! Это просто невероятный скандал! И почему «в этом нет ничего плохого»? Все уже плохо – хуже не бывает! К тому же кроме матери Анны в нашей квартире появится еще и этот таинственный бабушка, и сообща они устроят такой переполох, что хоть рви на себе усы и беги из дома – вот только куда?
Я выскочил в коридор и нерешительно улегся на ковровой дорожке, которую Анна только что пропылесосила. Ведь моей корзинки тут больше не было.
Из ванной, весело насвистывая, появилась Кира, уже одетая и аккуратно причесанная. Как можно быть ранним утром такой бодрой и полной оптимизма? Она присела возле меня на корточки и почесала мне за ухом:
– Мне очень интересно, как тебе понравится моя бабушка, то есть мамина мама. Я очень давно с ней не виделась, потому что она живет в России. Но мне кажется, что она очень хорошая и добрая. Но только ужасно строгая. А когда она говорит по-немецки, ее слова чаще всего звучат как приказы.
АХ ВОТ ОНО ЧТО! Наконец-то до моего кошачьего мозга дошла эта сложная схема: оказывается, мать Анны и бабушка – это одна и та же персона. Для Анны она мать, а для Киры бабушка. Клянусь своей когтеточкой! Как все запутано у этих людей! Я вот, к примеру, никогда не видел свою бабушку, и Одетта наверняка тоже. Нам и в голову не приходит навещать друг друга. Впрочем, я знаю, что МОЯ бабушка точно была аристократкой… Но я отвлекся. В общем, вряд ли мое прозрение как-то облегчит ситуацию. Ведь мне уже запретили лежать на моем любимом диване. Теперь осталась последняя загадка – что такое пельмени.
– Сейчас я сбегаю за хлебом. А в своей комнате уберусь уже после завтрака. Уинстон, хочешь пойти со мной?
Что ж, пожалуй, это неплохая идея. Тут меня уже объявили нежелательной персоной. В моем собственном доме! Какое бесстыдство!
Спустившись вниз, я решил, что мне неохота бежать в булочную. Лучше уж я навещу своих новых друзей. Кира вышла на улицу, а я свернул за угол, во двор.
– Эй, вот и наш четвертый мяушкетер! Привет, Уинстон, – радостно приветствовал меня Спайк. – Как хорошо, что ты пришел! У меня тут созрел неплохой план.
Я прыгнул к Спайку на крышку мусорного бака и улегся рядом с ним:
– Привет, Спайк! Что за план? Интересно будет узнать.
– Понимаешь, оказывается, Одетта тоже слышала эту историю про мяушкетеров. – Я о до б рительно муркнул: конечно, Одетта очень образованная особа. – Она вспомнила, как там было дело в той книжке, и рассказала нам.