Вампиры. Сборник,

22
18
20
22
24
26
28
30

Что это значит? Как это соединить? Возможно ли это? Он боялся сделать окончательный вывод, связать все факты в одну цепь.

Он зажег папиросу, поглядел на Джо, обменялся еще несколькими словами с мистером Смитом и, стараясь думать спокойно, опять углубился в воспоминания.

Знакомство с Дэзи, все, что он о ней слышал, все, что видел, что сам пережил, даже то, что едва промелькнуло в его мозгу, что упало лишь невольной тенью, — все сейчас снова воскресало в нем, он переживал все это заново. Какое-то ясновидение посетило его, он до мельчайших подробностей помнил каждое мгновение и видел все словно на бесконечной ленте синематографа.

«Вижу, помню и опять ничего не, понимаю, — думал он. — Ведь я вижу только факты, только поверхность каких-то случайных реалий, чего-то неизвестного, замечаю только видимые глазу миражи. Но что происходит там, в глубине? Кто является режиссером этих спектаклей? И кто такая эта Дэзи? Какую роль я играю во всем этом?» — метался он в недоумении.

— Знаете, — обратился он наконец к мистеру Смиту, — меня бы теперь ничто не удивило, даже если бы заговорили человеческим голосом бон те деревья за окнами или вот эти средневековые рыцари сошли с полотна и сели вместе с нами.

Мистер Смит откликнулся торжественным тоном проповедника:

— Все находится в пределах возможного, потому что всякая действительность рождается в нас. Мысль наша также реальна и существует вне нас. Мы — мечта Бога, а мир — наша мечта. Двойственности нет, есть только совершенное единство, вечно волнующееся между двумя полюсами — смертью и жизнью или между «знаю» и «существую». В природе нет…

— Может быть, это правда, — нетерпеливо перебил его Зенон, которому безумно захотелось убежать от всего этого.

Не дождавшись приезда Бэти, он выбежал на улицу и с радостью утонул в толпе прохожих.

— Так дальше жить нельзя, нельзя! Я не хочу сходить с ума! — кричал в нем внезапно пробудившийся инстинкт самозащиты. — Вернусь с Адой на родину и забуду обо всем, — решил он, бесцельно двигаясь туда, куда несла его толпа. Он становился спокойнее, постепенно уходили опасения, забывались пережитые ужасы.

Но в то же время он заметил в людях какую-то странную перемену, которая его обеспокоила. Ему показалось, что лица их — только маски, сквозь которые просвечивало что-то загадочное. Взгляды их были слишком ярки, над головами стояло сияние. И двигались они как-то по-иному, более плавно, словно подымаясь над землей. А шум городских улиц переливался в волнообразную бесконечную мелодию. Каждый голос звучал отдельно, и все вместе составляли хор небесных звуков. Даже стены домов были голубые и подымались высоко к небу. Все, на что он глядел, было так же загадочно, везде таилась какая-то иная жизнь, чужая и непонятная, и отовсюду глядела беспокоящая душу тайна.

Он уже ничему не удивлялся, только пугливо думал:

«А может быть, в самом деле все так, как мне кажется».

Проходя по парку, он остановился и прислушался к шуму деревьев.

«Что они говорят?» — он братским взглядом окинул колеблющуюся чащу. Деревья покачивались и как бы пели таинственную вечернюю песнь.

«Что, что?» — взволнованно спрашивал он: ему показалось, что эти черные великаны направляются к нему и протягивают ему свои суковатые ветки.

«Мы никогда, никогда не поймем друг друга», — печально вздохнул он.

Стая птиц кружилась над парком, спускаясь все ниже. Зенон почувствовал на лице дуновение их крыльев, видел разинутые клювы и круглые блестящие глаза. Они опустились на землю рядом с ним, несколько птиц село ему на плечи, долго, протяжно каркая. Он прислушивался к их голосам, гладил их по черным блестящим перьям и грустно шептал:

— И здесь та же граница, которую нельзя перешагнуть! Мы бесконечно чужие друг другу!

Вдруг птицы поднялись и, хлопая крыльями, взвились в высоту, понеслись над деревьями, над городом, все выше и выше, а он тоскливо глядел им вслед, пока они не исчезли в сером тумане. Медленные громкие звуки башенных часов вывели его из забытья.