Лица и тела их были темного, бронзового цвета, точно тропическое солнце обожгло их нежную, атласную кожу. Черные волосы прихотливо подняты и заплетены в сотни мелких косичек. У большинства на головах яркие перья тропических птиц. Вместо одежд на бедра накинуты шкуры леопарда, у иных весь костюм заключался в золотом поясе.
Образы сливались, переливались, точно стеклышки в калейдоскопе.
Воздух был полон мелодичным шуршанием и шелестом… Звук этот напоминал или шелест дорогой шелковой материи, или трепет нежных голубиных крыльев.
Сильный, не известный мне до сих пор аромат кружил голову. Кровь стучала в висках. Душа рвалась вон из тела…
«Найди талисман, верни нам жизнь, будь нашим повелителем», — шептал мне чудный женский голос.
Я не выдержал, вскочил… и проснулся. Темно.
Кровь бурно бежит по жилам, сердце стучит, как молот… Отдергиваю занавес, открываю окно. Луна сияет. Сирень и черемуха льют свой аромат, но он мне противен, тускл.
Я хочу того, что видел во сне. Хочу услышать шуршание крыльев, хочу увидеть прекрасных женщин…
Но все напрасно! Все прошло!
Я не спал до утра.
Приключение свое я назвал сном и приписал действию старого токайского.
Помните, как вы все были удивлены, что я решительно отказался от употребления своего излюбленного напитка.
Теперь, когда большинство из вас видело сны, подобные моему, или что-то большее чем сны, что-то более реальное, действительное, я утверждаю, что это не был вполне сон, как и последующие случаи.
— Как, ты потом еще видел такие сны? — вскричал Джемс.
— Да, еще два раза. Я расскажу вам все, — и Гарри, затянувшись несколько раз сигарой, начал:
— Другой раз опять в Охотничьем доме и опять не помню, в какую из ночей. Когда виконт Рено был уже похоронен, я пришел в спальню и отпустил Сабо.
Спать не хотелось.
Я отдернул темные занавески и открыл окно. Как и в памятную мне ночь, луна ярко сияла. Черемуха и сирень по-прежнему сильно благоухали, но аромат их на этот раз доставлял мне удовольствие.
Я сел в кресло, у окна. Цветущие ветки протянулись в открытое окно и при малейшем ветерке тряслись и сыпали белые лепестки на меня и на пол.
Не отдавая себе отчета, я следил за их падением… На светлом полу перебегали тени от веток, образуя пестрый рисунок, белые лепестки еще более усиливали пестроту. Они как-то сближались между собой и образовывали белое пятно… Но что это? Это уже не лепестки, а белое кисейное платье… скромное, простое… а у этого платья есть головка, с большими золотистыми косами, глаза голубые, бездонные, и сколько в них печали и горя… личико бледное, даже прозрачное…