— Мы обе из Кутна, вы, мистер, может быть, знаете?
— Знаю, знаю, — ответил он, думая об этом странном рубце.
— Мистер знает Кутно! Рузя! Мистер знает наш город! — удивленно воскликнула одна из девушек.
— Тише, Сальця, может быть, мистер и есть владелец Кутна, — умеряла ее пыл другая, более осмотрительная.
— Вы владелец Кутна, правда?
Он утвердительно кивнул головой, не понимая вопроса, будучи не в силах оторваться от красного рубца на плече. Неожиданно вспыхнувшее воспоминание перенесло его туда, в безумный хоровод бичевников. А девушки, радостные, растроганные до глубины души, стали все смелее рассказывать, перебивая друг дружку, о родном городе, припоминая разные подробности, воскрешая приятные мгновения — счастливые, ослепленные сиянием каких-то дней, всплывших из глубины памяти, далеких лет, исчезнувших в грязи и поругании и теперь снова вставших миражом радости и счастья. Они позабыли про ужин, кричали все громче, смеялись, как дети, упиваясь воспоминаниями и водкой, которой не жалели, вскакивали с мест, а потом, усталые, разгоряченные, с полными слез глазами, забывая и о нем, и о самих себе, и обо всем на свете, вдруг затихали и долго жалобно плакали…
— Ты, Сальця, помнишь владельца? Помнишь, у него была четверка черных лошадей, он ездил в карете, блестящей, как зеркало? Помнишь?
— А ты, Рузя, помнишь дом бурмистра?
— Еще бы не помнить, это не дом, а дворец; покажи мне такой дворец в Лондоне; во всем мире такого нет!
— А ты помнишь, за городом была гора, а за ней деревня?
Зенон ничего не слышал, а потом, вдруг очнувшись от задумчивости, он прикоснулся пальцем к рубцу на плече девушки и тихо спросил:
— Откуда у тебя этот знак?
— Это… я расцарапала… Это мой жених… — лепетала она, ежась под его повелительным взглядом.
— Неправда!.. Ты была там!.. — прошипел он, наклоняясь к ней.
— Где? Где я была? — испугалась девушка его безумного взгляда.
— Ты была, ты вся в крови… вся изранена, вся в рубцах… покажи… — требовал он, протянув к ней хищные, судорожно сжимавшиеся пальцы. И когда она хотела уже бежать, он, как когтями, схватил ее и с быстротой молнии порвал на ней кофту, обнажая бледную, синеватую спину.
Руки его бессильно опустились, он прислонился к стене.
Девушки, пораженные этим поступком Зенона, остолбенели и, не смея двинуться с места и заговорить, смотрели на него мертвыми, полными ужаса глазами.
— Не бойтесь, я не хотел вас обидеть, простите, — бормотал он, сам пораженный тем, что случилось, и, отдав им все имевшиеся у него деньги, вышел из ресторана.
В гостинице все уже спали, огни были погашены, дом погружен во мрак и тишину, слабо освещенные коридоры тянулись мрачными туннелями, в которых кое-где брезжили огоньки, как глаза притаившейся пантеры.