Вампиры. Сборник,

Пещера была пуста. Нечеловеческая боязнь за Дэзи до того напрягла его ослабевшие силы, что он громко закричал и бросился в ужасе и безумии на прозрачную стену, желая прийти ей на помощь.

Вдруг все исчезло, бронзовая дверь шумно захлопнулась, и он снова очутился перед угрюмым, разваливающимся зданием, неуверенный, нерешительный и беспомощный, как и раньше, будто совсем не входил туда.

«Куда она могла деться?» — думал он, как и раньше, ничего не помня, обводя удивленными глазами развалины.

Обойдя все здание снова и увидев, что все входы по-прежнему наглухо заколочены, он остановился в неуверенности, не зная, что предпринять.

Уже светало. Зарево Лондона догорало на побледневшем небе, подернутом мертвым сероватым полусветом; звезды замирали, как глаза, заволакивающиеся мертвенными веками; растерзанные синеватые тучи проносились совсем низко с каким-то немым криком; вихрь терзал деревья, которые просыпались от тяжелого сна и протягивали мокрые, черные, наболевшие ветви. День поднимался медленно и тяжело, мучительно промокший и окоченевший от холода. Всюду блестели синеватые лужи воды, суровые очертания развалин казались отчетливее и больше, глухие и слепые поля убегали во тьму, мир возникал из хаоса бледнеющего мрака.

И Зенон как бы поднялся из ночи забытья. Его разбудили холод и вихрь, и он, уже не колеблясь, покинул развалины и поспешно направился к вокзалу.

В тени деревьев еще таилась тревожная ночь. Он шел по аллее, образуемой огромными деревьями, которые под ударами ветра выли дикую песню холодного утра. Где-то в живой изгороди кричал заблудившийся павлин, стая ворон сорвалась с ветвей и исчезла в дымке предутреннего тумана, на голову посыпались оторванные ветки.

Он инстинктивно вошел в кусты, чтобы переждать начинавшуюся бурю.

Он долго оставался там, словно утонул в этом вихре, зачарованный пляской стихий, соединенный с ними душой, слитый с угрюмым воем урагана. Он пел вместе со всей природой дикую, хаотическую, могущественную песнь без слов — песнь упоений, песнь слепых и бессмертных сил вселенной.

Зенон, забыв о возвращении домой, пошел в парк, блуждал между деревьями, тонул в гулкой темноте, был в полном сознании и в то же время не знал, что с ним происходит. Заметив в увядшей траве какой-то поблекший цветок, он прижал его к горячим губам, и вдруг непреодолимая тоска наполнила его душу такой любовью и такой страстной жаждой слиться со всей природой, что он поднялся, открывая свое сердце ночи и вихрю, чувствуя то, что чувствуют деревья и небо, и ощущая в себе силу безмерной нежности. Он прижимался к деревьям, опускался на колени перед кустами, обнимал ветви, целовал увядшие травы, обливая радостными слезами эти дорогие и священные существа, давно потерянные и теперь обретенные снова.

VII

Комната была серая и грустная. Туман струйками дыма врывался в квартиру, обволакивая стены и мебель пепельной липкой и холодной дымкой, дождь барабанил по вспотевшим окнам, монотонным звуком нарушая мертвую тишину.

Джо сидел у кровати Зенона вместе с доктором, который ежеминутно пробовал пульс спящего и нетерпеливо смотрел на часы.

Молчание становилось невыносимо скучным и усыпляло.

— Интересно, как долго он будет спать? — шепнул доктор.

— Полчаса, не больше.

— Три дня и три ночи — это совершенно непонятный сон.

— Непонятный медицине.

— Никому непонятный, — резко ответил доктор, подымая голову.

Джо улыбнулся с мягкой, но убийственной снисходительностью.