Фантом

— А мы переехали в прошлом году. И, представляешь, только недавно ремонт закончили! Это просто кошмар какой-то! — она искусственно рассмеялась, — Пыль, грохот…

Наступила пауза. Никто из них двоих не знал, о чем ещё говорить. Оба чувствовали неловкость. Между ними как будто бы выросла прозрачная, но плотная, почти ощутимая стена чего-то несказанного, несделанного, незавершенного. И ни один из них даже не попытался прикоснуться к этой стене. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. Десять лет всё-таки не прошли мимо. Рядом на тротуаре стояли два совершенно чужих друг другу человека, каждый из которых прожил свои десять лет и ничего не знал о десяти годах из жизни другого. Молчание затягивалось, и кто-то должен был взять на себя тягостную обязанность первым его нарушить.

— Это славно, что мы соседи, — сказала наконец Добби без всякого выражения, — всегда приятно встретить знакомые лица. Надеюсь, ещё увидимся, — прибавила она и, взглянув на свои платиновые часики (подарок Клейда) сделала вид, что куда-то торопится.

— Наверное, — рассеянно ответил Михалыч, тоже чувствуя облегчение от того, что эта неловкая и непонятная встреча подходит к концу.

— Удачи! — бросила Добби через плечо и, легко соскочив с поребрика, побежала к своей машине.

Михалыч остался на тротуаре и закурил, глядя на бледно-оранжевые облака. Ощущение, что он не сказал Добби чего-то очень важного не покидало его. А, быть может, и не нужно было ничего говорить? Маловероятно, чтобы она ждала от него каких-то особенных слов. С какой стати? Ощущения часто обманывают людей. И иногда лучше сдержаться, чем ляпнуть что-то непоправимое.

Михалыч выбросил окурок и побрел домой.

Добби села в машину и поехала кататься по кольцевой. Просто наматывать круги. Иногда она делала так, когда чувствовала необходимость подумать. Эйнштейна располагала к размышлениям игра на скрипке, а на Добби подобное воздействие оказывало вождение.

Её поразило, что пятиминутная встреча с бывшим одноклассником произвела на неё столь сильное впечатление. Ни дать, ни взять — эффект бабочки. Или птицы. Она хотела понять, дело тут именно в самом Михалыче, или это просто самая обыкновенная, свойственная всем людям ностальгия по юности, по беззаботным школьным годам.

Она начала вспоминать. Было ли ещё что-нибудь там, куда нельзя вернуться, способное заставить снова взлететь птицу её сердца?

…Невесомые клочки тополиного пуха, приходившие в движение от любого, едва заметного дуновения, будто живые копошились у края тротуара. Девчонки сидели на скамейке около подъезда. Три пары молодых ног, покрытых первым медовым загаром. Красные кеды в белый горошек, чёрные туфельки без каблука и сандалии на платформе с хитро переплетёнными ремешками из нежно-розовой кожи.

— Ты куда собираешься поступать?

— Ещё не знаю. А ты?

— Тоже пока не решила. Думаю.

— Так ты же вроде давно готовилась на медицинский? Биологию зубрила, химию всякую… — красный кед, которым до этого качали в воздухе, положив ногу на ногу, вдруг озадаченно замер.

— Я передумала, — чёрные туфельки без каблука спрятались под скамейку.

— Но почему? — качавшийся красный кед спрыгнул на землю.

— Конкурс огромный. Без денег и связей делать там нечего. Я не пройду…

Сандалий с ремешками из нежно-розовой кожи задумчиво чертил носком полукруг.

— Но ведь ты так хотела?..