– Вот эту, – заявляю я, указывая на рисунок.
– Понятно, – отвечает Тори. – Уже придумал, где?
У меня на колене – глубокий шрам, полученный еще в детстве от падения на тротуаре. Мне всегда казалось глупым, что та боль, которую я испытал, не оставила на мне видимых отметин. Иногда, не имея доказательств, я начинал сомневаться, что действительно прошел через это, – спустя время воспоминания становились смутными. Мне хочется иметь своего рода знак, свидетельствующий о том, что хотя раны и заживают, они не исчезают. Они – всегда и везде со мной, таков порядок вещей. Вот чем будет для меня первая татуировка – шрамом. И меня вполне устраивает подобный расклад. Тату должна запечатлеть самое худшее воспоминание, связанное с физической болью, которое у меня есть. Я кладу руку на грудную клетку, думая о синяках, которые были там, и о страхе за свою жизнь, который я чувствовал в те давние моменты. У моего отца была череда плохих ночей сразу после смерти матери.
– Ты уверен? – спрашивает Тори. – Возможно, ты выбрал самое болезненное место на теле.
– Ну и хорошо, – отвечаю я и сажусь в кресло.
Толпа лихачей улюлюкает и передает по кругу уже другую фляжку – бронзовую, крупнее предыдущей.
– Значит, сегодня у нас здесь мазохист. Отлично. – Тори садится на стул и надевает резиновые перчатки.
Я пододвигаюсь вперед и задираю рубашку. Тори протирает мои ребра ватой со спиртом. Она почти закончила, но внезапно морщит лоб и касается моей кожи кончиком пальца. Спирт щиплет мою не зажившую рану, и я вздрагиваю.
– Откуда все это, Четыре? – спрашивает Тори.
Я поднимаю глаза и замечаю, что Амар очень мрачен.
– Он у нас неофит, – поясняет он. – Они вечно ходят в порезах и синяках. Ты пока не видела, как они хромают. Грустное зрелище.
– У меня на колене гигантский синяк, – вступает Зик. – Отвратительного синего цвета…
Зик закатывает штанину, чтобы продемонстрировать присутствующим свой синяк, и неофиты тут же начинают показывать свои ссадины и шрамы.
– Этот я получил, когда меня скинули с зиплайна[1].
– А ты в меня ножом попал, когда у тебя рука дрогнула во время метания ножей, и теперь мы в расчете.
Тори пристально смотрит на меня пару секунд, и я уверен, что она не поверила Амару, но решила не поднимать щекотливую тему. Вместо этого она включает жужжащую иглу. Амар вручает мне флягу. Алкоголь до сих пор жжет мне горло, а игла касается моих ребер. Я опять вздрагиваю, но почему-то боль меня не пугает.
Я ею наслаждаюсь.
На следующий день, когда я просыпаюсь, у меня все болит. Особенно голова. О Господи, моя голова!
Эрик устраивается на краю матраса моей кровати и завязывает шнурки. Кожа вокруг кольца на его губе красная – наверное, он проколол ее недавно. А я даже не обращал внимания на его пирсинг.
Он пялится на меня:
ebooksa