– Ей будет больно? – спросил я.
Я сам удивился собственному вопросу, и Бентам тоже.
– Это имеет какое-то значение? – спросил он.
– Я бы предпочел, чтобы она не страдала. Если это возможно.
– Выбора у нас все равно нет, – ответил Бентам, – но она не будет ощущать боли. Прежде чем хоть что-то начнет происходить, отсек наполнится обезболивающим усыпляющим газом.
– А что потом? – спросил я.
Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Это чисто технические вопросы. Тебе достаточно знать, что твой питомец выйдет из отсека живым и его состояние практически не изменится. А теперь, если тебе не трудно, заставь его войти внутрь.
Я так и не понял, поверил ли Бентаму. Точно так же я не понимал, почему это имеет для меня такое значение. Пустóты превратили нашу жизнь в ад. К тому же они, судя по всему, были напрочь лишены способности испытывать какие-либо чувства. Поэтому я должен был обрадоваться возможности причинить боль одной из них. Но меня это нисколько не радовало. Я не желал смерти пустóте точно так же, как я не желал бы ее какому-либо животному. В процессе управления этим существом я приблизился к нему достаточно для того, чтобы понять, что внутри что-то есть. Это что-то было крошечной искрой, маленьким шариком души на дне глубокого омута. На самом деле пустóта не была пустой.
Подойди, – произнес я, и пустóта, которая смущенно жалась в угол, обошла Бентама и остановилась перед будкой.
Входи.
Я ощутил ее нерешительность. Она уже полностью восстановила свое здоровье, и к ней вернулись силы. Я знал, на что она способна, если моя власть над ней поколеблется хоть на мгновение. Но я был сильнее, и ее сопротивление не стоило принимать всерьез. Я подумал, что она колеблется лишь потому, что колебался я сам.
Прости, – произнес я.
Пустóта не шелохнулась. Она не знала, что ей делать со словом «прости». Но я чувствовал, что должен это сказать.
Входи, – повторил я, и на этот раз пустóта подчинилась и шагнула в отсек. Поскольку больше никто не решился бы к ней прикоснуться, дальнейшими моими действиями руководил Бентам. Следуя его указаниям, я прижал пустóту спиной к задней стене будки и туго пристегнул ремнями ее грудь, ноги и руки. Мне было ясно, что ремни рассчитаны на то, чтобы удерживать человека, и в моей голове зароились вопросы, ответы на которые я пока слышать не хотел. Единственное, что сейчас имело значение, был наш план, и я хотел выполнить его от начала и до конца.
Я провел в будке считаные секунды, но этого было достаточно для того, чтобы меня охватила паника. Там было слишком тесно, и я поспешил наружу.
– Закрой дверь, – приказал Бентам.
Видя мою нерешительность, помощник шагнул к отсеку, но я преградил ему путь.
– Это моя пустóта, – заявил я. – Я сам это сделаю.
Я взялся за ручку двери и – хотя я не хотел этого делать – посмотрел в лицо пустóте. Ее огромные черные глаза были широко раскрыты, и в них плескался ужас. По сравнению с ними ее тело казалось маленьким и сморщенным, как гроздь инжира. Пустóта не шевелилась, разумеется, она была отвратительным существом. Но выглядела такой жалкой, что я совершенно неожиданно почувствовал себя просто ужасно. Как будто я собирался усыпить собаку, которая не понимала, за что ее наказывают.