Монстры Лавкрафта

22
18
20
22
24
26
28
30

Они не знали правды – это было единственное логичное объяснение. Они не знали, потому что им это не было нужно. Им рассказали легенду. Возможно, они считали, что охраняют сумасшедших людей, выживших после болезни, генетической мутации, промышленной катастрофы или чего-то, что упало из космоса и жутко изменило их ДНК. Возможно, им всем рассказали разную сказку на случай, чтобы они, если соберутся вместе, чтобы сравнить наблюдения, не знали, в какую версию верить.

В этом смысле Керри сама не была уверена, что знает истину.

Первым делом она поставила на стол фотографию Табиты в рамке. Ее сделали летом, когда они катались на лошадях в Соутут-Рэнже. Это был шестой день рождения ее дочери. У нее было мало фотографий, где Тэбби не улыбалась, довольная жизнью, и это была одна из них – ее личико выглядело очень сосредоточенным. Сидя в седле, она наклонилась вперед и обняла шею кобылы; ее светлые заплетенные волосы лежали на каштановой шкуре, и казалось, что они вдвоем делили какой-то секрет.

Это фото будет ее путеводной звездой, ее маяком, светящим из дома.

Она поставила на небольшой кухне чашку горячего какао, затем расположилась на одном из кресел с краткими отчетами, полученными от Эсковедо.

Если не считать равнодушный и сухой стиль повествования, то они напоминали странную фантастику. Если бы она не видела фотографии, то не поверила бы – серия рейдов в изолированном морском порту Массачусетса, в ходе которых были задержаны более двух сотен жителей, большинство из которых выглядели как помесь человека, рыбоподобного и амфибии. «Инсмутский облик» был известен по меньшей мере еще двум поколениям жителей соседних городов, судя по насмешливому комментарию, взятому из газеты того времени, издававшейся в Ипсвиче. Но даже тогда в Инсмуте пытались по возможности держать хорошую мину при плохой игре. В большинстве случаев эти изменения касались пожилых жителей… по крайней мере, в случаях с семьями, прожившими в этом городе несколько десятилетий, а не недавно туда прибывшими.

С годами произошло настолько резкое изменение, что зараженные люди потеряли всякое сходство с теми, кем они были в детстве и юности. В конце концов они стали показываться на глаза только друг другу и старались скрываться от общества в ветхих домах, складах и известняковых пещерах, которых в этой местности было великое множество.

На одной странице отчета была серия фотографий якобы одного и того же человека, опознанного как Джилс Шаплей, которому было восемнадцать лет, когда его взяли под стражу в 1928 году. На первом фото это был приятный малый, и хотя у него не было причин для смеха, когда его сделали, в нем можно было разглядеть способность плутовато и забавно улыбаться. Но к двадцати пяти годам он заметно постарел, его волосы начали выпадать и истончились – спустя семь лет заключения он выглядел угрюмым осужденным. К тридцати стал лысым, как бильярдный шар, а его череп, казалось, сузился. К тридцати пяти его щеки расширились настолько, что шея почти пропала из виду, из-за чего он стал круглоголовым, а его остекленевший взгляд внушал все большую тревогу.

К шестидесяти годам, когда астронавты уже побывали на Луне, от прежнего Джилса Шаплея ничего не осталось – ни личности, ни принадлежности к человеческому роду. Тем не менее его превращение еще не было завершено.

Он просто догонял своих друзей, соседей и родственников. К тому моменту, когда начались рейды времен сухого закона, большинство жителей Инсмута уже на протяжении нескольких лет (а некоторые – и десятилетий) выглядели как Джилс. Несмотря на старение, они, казалось, не слабели. Разумеется, их могли убить, будь они предоставлены самим себе, но они совершенно точно не умирали естественной смертью.

Впрочем, они влачили жалкое существование. За первые годы после поимки, когда инсмутские заключенные были распределены по нескольким карантинным отдаленным объектам Новой Англии, стало очевидно, что они некомфортно чувствуют себя в среде, предназначенной для обычных заключенных, – в камерах с решетками с ярким светом, на тренажерных площадках… на суше. Кожа некоторых из них стала напоминать мучнистую росу – стала как белая пыльная корка, распространяющаяся пятнами по телу. Все боялись, что от заключенных это может перейти к тюремщикам, что подтвердило бы ее ядовитость для человеческого организма; впрочем, этого так и не произошло.

Поэтому было решено, что таким заключенным нужна не тюрьма, а собственный зоопарк. То, что отличало их от остальных, Кэрри сочла на удивление воодушевляющим. Но в отчете не было указано причины их изменений – видимо, Керри не должна была этого знать.

И хотя ей не хотелось это признавать – Керри не питала иллюзий, – самым разумным было бы их убить. Об этом никто бы не узнал, и, само собой, нашлись бы люди, которые легко бы выполнили этот приказ. Это было военное время, и если война что-то и показала, так это то, как просто дегуманизировать людей, даже когда они выглядят в точности как ты. Это был 1942 год, и в Европе это происходило в промышленных масштабах. Вряд ли кто-то стал бы защищать этих людей. Один только взгляд на них вызывал отвращение. Одно только понимание, ставящее под сомнение все, что ты якобы знал об этом мире, о том, что возможно и что невозможно. Большинство людей смотрели на них и считали, что они заслуживают смерти. Что они – оскорбление природы, заветных верований.

Тем не менее они продолжали жить. Пережили людей, которые их поймали, своих первых тюремных надзирателей и следующие поколения надзирателей. Пережили всех, кто решил держать их в тайне из поколения в поколение… вот только с какой целью?

Возможно, их оставили в живых из моральных соображений, но Керри сомневалась, что это послужило главной причиной. Может быть, как бы парадоксально это ни было, их не убивали из-за страха. Они, может, и поймали около двух сотен инсмутских созданий, но многие другие сбежали – по мнению большинства, многие скрылись в гаванях, а затем в океане. Истребить этих невольников из-за их ненормальности – то же самое, что выбросить огромнейший ресурс, которым можно было бы воспользоваться, столкнувшись вдруг с такими же существами в худших обстоятельствах.

Полное раскрытие информации, как обещал Эсковедо. Керри узнает столько же, сколько и он. Но когда отчет и какао закончились, она не только перестала верить, что окажется на одном уровне с полковником, но и сомневалась, что ему самому рассказали хотя бы половину всего.

Сколько на самом деле нужно было знать человеку, чтобы стать прославленным тюремным надзирателем?

Эти вопросы мучили ее просто своим количеством. Она надела пальто и вышла обратно под дождь, на улицу, где теперь стало еще холоднее. Струи дождя пронзали сумерки, спустившиеся на остров, как темно-серое одеяло. Она нашла полковника в своем кабинете и предположила, что за это время он вполне привык к тому, что с посетителей на пол стекает грязь.

– Что случилось с остальными? – спросила Керри. – В отчете сказано, что было еще две сотни таких же. И что это место было построено, чтобы вместить до трех сотен. Значит, кто-то предполагал, что подобные создания могут появиться снова. Но здесь только шестьдесят три заключенных. И они не умирают естественной смертью. Тогда что случилось с остальными?

– Какое это имеет значение? Для вашего исследования. Для того, зачем вы здесь.