Более того, леди Бернем Каверли по завещанию мужа пожизненно владела имением.
Но старший поверенный, юрист старой школы, все еще хранящий прекрасные воспоминания о портвейне сэра Бернема, поделился со мной множеством немаловажных деталей.
Инспектор помедлил и странно посмотрел на меня, и я вновь поразился знакомому лицу в незнакомом обличии.
— Если верить мистеру Хардэйкру, поверенному, — возобновил он рассказ, — лет семь или восемь назад, сразу после возвращения баронета из
Он также отправил мистера Роджера Каверли, тогда совсем юного, за границу, поручив его заботам гувернера. Мистер Хардэйкр так и не узнал, зачем он это сделал, ведь здоровье у мальчика было отменным! Затем он принялся увольнять слуг. Большую часть Фрайарз-Парка закрыли и оставили на произвол стихий. Наконец, к удивлению и сожалению мистера Хардэйкра, сэр Бернем заложил имение. Условия, прописанные в закладной, которую я удостоился чести просмотреть, показались мне крайне любопытными.
Итак, кредитор согласился, в случае смерти сэра Бернема, позволить его вдове до конца ее жизни владеть поместьем, даже если это приведет к просрочке платежей или иным осложнениям!
— Но это… — вырвалось у меня.
— Это, как однажды выразился ваш друг, безумней «Алисы в Стране чудес»! Я тоже так думаю. Но продолжим. Готовя это необыкновенное соглашение, мистер Хардэйкр, конечно, побывал во Фрайарз-Парке и стал свидетелем нескольких исключительных и весьма показательных происшествий. Например, в вечер его приезда в поместье, когда он одевался к ужину, в комнату ворвался сэр Бернем и стал умолять поверенного запереться там и не выходить, пока хозяин ему не позволит! Он особо подчеркнул, что до тех пор в комнату нельзя никого впускать,
— Бог ты мой! — воскликнул я. — И к нему постучали?
— Нет, но через полчаса опять пришел сэр Бернем и выпустил его. Мистер Хардэйкр был до глубины души поражен его бледностью и нездоровым видом; он сказал, что сэр Бернем будто лет на пять постарел! И еще одно: тем же вечером, совершенно случайно, мистер Хардэйкр набрел на хозяина дома в часовне, которая тогда еще могла похвастаться крышей, и увидел, что тот, стоя на коленях, погрузился в молитву. Поверенный утверждает, что во Фрайарз-Парке воцарилась атмосфера неописуемого ужаса, и хотя, по его собственному признанию, доказательств у него никаких нет, он полагает, что это было связано с личностью кредитора. Кажется, в те дни тот как раз поселился по соседству — именно тогда поверенный впервые столкнулся с этим человеком.
Гаттон опять умолк и вытащил трубку и кисет.
— Кто это был? — спросил я.
— Некий доктор Дамар Гриф!
— Господи! — вскричал я. — Так к чему все это нас приводит, Гаттон?
— Это постепенно приводит нас к правде, мистер Аддисон, и эта правда, когда мы наконец ее узнаем, окажется гораздо ужаснее, чем мы смеем подозревать. Оставляя в стоне прочие свидетельства мистера Хардэйкра, я перехожу к смерти мистера Роджера Каверли. Он умер в Швейцарии при настолько темных обстоятельствах, что нам уже, боюсь, не узнать всех подробностей. Я, однако, не сомневаюсь в одном: дело тут нечистое.
— Иными словами, Роджера Каверли… убили?
— Я твердо в этом уверен, — ответил Гаттон, раскуривая трубку. — Полагаю, он был первой жертвой.
—
— Мистер Аддисон, я согласен с поверенным покойного сэра Бернема: пауком в самом сердце тенет является доктор Дамар Гриф. Горе из-за безвременной смерти сына стало ударом, от которого сэр Бернем так и не оправился, и Фрайарз-Парк перешел к последней своей хозяйке, леди Бернем, а та целиком и полностью находилась под влиянием приезжего врача.
— Но, Гаттон, — воскликнул я, —