Миссис Крэддок. Покоритель Африки

Крэддок опять покраснел и замялся; его примечательный внешний облик и смущенный вид стали для Берты источником новых радостей.

«Если бы он только знал, как я его обожаю!» — думала она, разумеется, не имея возможности сделать признание вслух.

— Вы сильно переменились за эти годы, — произнес Крэддок. — Я вас не понимаю.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Конечно, очень хочу, Берта, — быстро сказал он, очевидно, собрав все свое мужество. — Я мечтал бы всегда видеть вас.

— Что ж, — с чарующей улыбкой промолвила она, — после ужина я иногда совершаю прогулку к воротам и смотрю на вечерние тени.

— Бог ты мой, мне бы раньше знать!

«Дурачок, — мысленно усмехнулась Берта, — не догадывается, что сегодня я выйду на эту «прогулку» впервые».

Она с улыбкой сказала Крэддоку «до свидания», и они расстались.

Глава II

Берта летящей походкой вернулась в дом. Мысли о любви, словно стайка птиц, порхали над ее головой. Амур перелетал с ветки на ветку и пускал свои стрелы в распахнутое девичье сердце. Воображение Берты покрыло голые сучья нежно-зеленой листвой, окрасило серое небо в лазурь. Сегодня Эдвард Крэддок впервые явно выказал свою любовь. Прежде о его чувствах можно было лишь догадываться, и сомнения причиняли Берте ужасные муки. Что до нее, она не обманывала себя и не стыдилась: она безумно любила Крэддока и была готова целовать землю, по которой тот ступал. Берта храбро заявляла всему свету, что Эдвард — единственный мужчина, способный составить ее счастье, и потому она готова отдать свою судьбу в его сильные мужественные руки. Берта полностью уверилась, что Крэддок должен повести ее к алтарю. «Я хочу быть его женой», — сладко замирая от страсти, думала она.

Бесчисленное множество раз она представляла себя в его объятиях — в этих крепких руках, одна мысль о которых защищала от всех мирских напастей. О да, она грезила о том, как он обнимет и поцелует ее; чувствовала прикосновение его губ, теплое дыхание и едва не лишалась чувств от любовной лихорадки.

Как же дождаться вечера, как пережить эти медленно тянущиеся часы? Все это время ей придется сидеть напротив тетушки и вести беседу либо делать вид, что она занята чтением. Боже, это невыносимо! Ни с того ни с сего Берта задалась вопросом, знает ли Эдвард о ее любви. Он и представить не может, какую страсть пробудил в ней.

— Прошу прощения, что опоздала к чаю, — извинилась она, войдя в гостиную.

— Дорогая, — отозвалась мисс Лей, — тосты с маслом, конечно, уже совершенно несъедобны, съешь лучше кекс.

— Не хочу ничего есть! — воскликнула Берта и бросилась в кресло.

— Зато, как видно, умираешь от жажды, — прибавила мисс Лей, в упор глядя на племянницу. — Возьмешь чашку побольше?

Тетя пришла к выводу, что причиной беспокойства и долгого отсутствия Берты может быть только мужчина. Про себя она пожала плечами: какая в общем-то разница, кто именно? «Жених наверняка незавидный, — подумала мисс Лей. — Надеюсь, они не станут тянуть со свадьбой». Старую деву отнюдь не прельщала мысль несколько месяцев терпеть в доме робкого воздыхателя, истомленного чувством. Она считала, что все ухажеры попросту смешны и их следует скрывать, так же, как сыновья Ноя укрыли отцовскую наготу.

Мисс Лей наблюдала, как Берта жадно допивает шестую чашку чая. Разумеется, эти сияющие глаза, алые щеки, вздымающаяся грудь свидетельствовали о любовном волнении. Зрелище забавляло тетушку, однако из снисходительности она благоразумно притворилась, что ничего не замечает. «В конце концов, меня это не касается, — размышляла мисс Лей. — Но если уж Берта собралась замуж, лучше бы ей управиться с этим до следующего квартального дня[10], когда Брауны съедут с моей квартиры».

Мисс Лей сидела на кушетке у камина — среднего роста, сухая, с худым морщинистым лицом. Среди ее черт более всего выделялся рот, не слишком крупный, с чуть тонковатыми губами, которые всегда были крепко поджаты, что сообщало ей донельзя решительный вид. Уголки губ, однако, обладали выразительной подвижностью, странно противоречившей выводам, каковые можно было сделать из ее облика в целом. Мисс Лей имела привычку буравить собеседников холодным пристальным взглядом, и это было, мягко говоря, довольно неприятно.