— Как вас зовут?
— Стефано.
— А меня Франциск.
Я искренне уверен, что зная имя другого человека, любой проникнется к нему чуть большим сочувствием и пониманием. Безымянные, бесчисленные жертвы нас, к сожалению, не трогают. Но все, кто наделен именами в нашем понимании настоящие, и нам куда легче им сочувствовать.
Я когда-то читал, что некоторые гностики считают, когда Адам давал имена всему Эдемском саду, этим и было по-настоящему закончено творение мира.
Падре Стефано сосредоточенно щупает мои лимфатические узлы под горлом, я дергаюсь, но не от боли, мне просто неприятно и унизительно, что со мной обращаются, как с собакой на ветеринарном осмотре.
Может быть, я для него не живой или не человек? Разумеется, медиум да еще и с пришитой головой. Так и не сумев вывернуться, я говорю.
— Вы ведь кого-то потеряли, да?
Падре Стефано смотрит на меня и не отвечает. На вид он чуть младше моего отца. Кого он потерял? Давай, Фрэнки, это ведь твоя работа. Потеряв жену, не идут в священники, потому что в мире всегда остаются другие женщины. Потеряв ребенка, не идут в священники, потому что всегда остается жена, а значит шанс завести еще одного ребенка и этим утешиться.
А вот потеряв жену и ребенка вместе, одновременно, человек может не найти в своей жизни больше ничего, что удержало бы его в мирском.
— Вы потеряли жену и сына? Да?
Он смотрит на меня чуть прищурившись. Я специально говорю не «ребенка», и впервые надеюсь не угадать. Пусть не думает, что я стараюсь применить свои способности.
— Дочку, — говорит он, видимо, прийдя к тому выводу, к которому я его подталкиваю. Я просто пытаюсь поговорить, никаких медиумских штучек.
— Одновременно?
— Да. Автокатастрофа.
Я молчу, перевожу взгляд на потолок.
— Мне очень жаль, — вздыхаю я, кстати говоря искренне, ведь нет ничего хорошего в мертвых детях. Он снова принимается записывать что-то в своем блокноте.
— Мне тоже. Я был виноват.
Тоже вполне понятно. Всем хочется исправить свои ошибки, всем хочется увидеть еще раз своих родных, извиниться перед ними, обнять.
Я говорю: