В Венгрии экономический механизм, образованный в начале реформы, характеризовался чрезвычайным ослаблением прямого централизованного управления. Народнохозяйственный план перестал в принципе расписываться по предприятиям. Централизованно цены устанавливались лишь на очень узкий круг продуктов. Государственное плановое руководство в значительной мере удерживалось теми обязательствами по СЭВ, которые в широких масштабах пронизывают экономику ВНР. В первые годы реформы наблюдалось сокращение темпов роста производительности труда. Прирост производительности труда в промышленности в 1968 – 1969 гг. составлял около 2% (по сравнению, например, с 6% в 1967 г.). Регулирование заработной платы с начала 1970 г. несколько улучшило положение. Но на пятилетие 1971 – 1975 гг. запланирован прирост национального дохода лишь на 32% против 39% в 1965 – 1970 гг.
Таковы лишь некоторые факты. Они свидетельствуют, что точка зрения на решение проблем управления, сводящаяся к пропаганде сужения централизации и переходу на рельсы рыночной экономики, несостоятельна прежде всего практически. Тем важнее вскрыть её теоретическую несостоятельность, показать, в чем порочность посылки о товарном характере социалистического производства, на которой она базируется.
К. Маркс, исследуя тенденции развития производительных сил, доказал, что производство ещё при капитализме приобретает общественный характер, но, скованное капиталистическими производственными отношениями, оно не находит себе признания как общественное производство. Только социализм как строй, характеризующийся прежде всего непосредственно общественным характером труда и производства, обеспечивает господствующей тенденции к росту общественного характера производства возможность действительно свободного, действительно бурного развития. Непосредственно общественный характер труда и производства — главная, доминирующая, конституирующая черта социалистических производственных отношений. Маркс писал: «В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов… индивидуальный труд уже не окольным путём, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда»[310].
На нетоварный характер социалистического производства указывал В. И. Ленин. Ещё в дооктябрьский период он подчёркивал, что «для организации крупного производства без предпринимателей нужно, во–первых, уничтожение товарной организации общественного хозяйства и замена её организацией общинной, коммунистической, когда бы регулятором производства был не рынок, как теперь, а сами производители, само общество рабочих»[311]. Об этом же писал Ленин и в период строительства социализма: «Государственный продукт — продукт социалистической фабрики, обмениваемый на крестьянское продовольствие, не есть товар в политико–экономическом смысле, во всяком случае не только товар, уже не товар, перестаёт быть товаром»[312]. Говоря о сущности социализма, Ленин писал: «Что касается социализма, то известно, что он состоит в уничтожении товарного хозяйства… Раз остаётся обмен, о социализме смешно и говорить»[313]. Слово «обмен» неприменимо к тем случаям, когда встречное движение материальных благ происходит в рамках одной и той же собственности по заранее составленному плану и согласно воле собственника, когда предприятия, передавая друг другу продукты, являются лишь конкретными исполнителями этой воли. А раз неприменимо слово «обмен», то в точном смысле неприменимо и слово «товар». Маркс писал: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами»[314]. Это же, видимо, имел в виду Энгельс, говоря: «Раз общество возьмёт во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями» [315].
Товарное производство — это «производство
Итак, согласно марксистскому пониманию, социалистическое производство является непосредственно общественным по своему характеру. Это наиболее общая, сущностная характеристика социалистического производства, его важнейшая черта. На признании этой истины базировалась вся практика строительства социализма, в том числе и использование товарно–денежных отношений. На развитии этой фундаментальной характеристики социалистической экономики основывается вся практика коммунистического строительства, и в частности совершенствование системы управления экономикой. Развитие централизации в управлении экономикой — прямое порождение и выражение непосредственно общественного характера производства и господствующей тенденции к дальнейшему росту его общественного характера. Использование товарно–денежных отношений, а также товарно–денежных и стоимостных форм не меняет и не может поменять этой главной, определяющей характеристики социализма.
Социалистическое производство кажется, представляется, выглядит товарным, имеет вид товарного производства в силу широкого использования товарно–денежных и стоимостных форм. К сожалению, это очень часто приводит к недоразумениям. Видимость принимается за существо социалистической экономики, и за являющимися формами не усматривают нетоварных основ социализма. Но ведь в том и отличие науки от обыденных представлений, что она не ограничивается поверхностью экономических явлений, а проникает вглубь и исследует их сущность. Совершенно справедливо подчёркивается, что «когда речь идёт о характере производства, то это означает, что речь идёт о конститутивном признаке общественной формы производства. Если производство при социализме является товарным по своему характеру, то отсюда следует, что определяющие его природу коренные экономические отношения являются, по существу, товарными. Тезис о товарном характере социалистического производства противостоит тезису о его непосредственно общественном характере… условием функционирования социалистического производства является господство непосредственно общественной формы производства, предполагающее нетоварную по своему существу форму распределения общественного труда между сферами производства и соединения рабочей силы со средствами производства»[320]. И вот этого–то центрального пункта марксистского понимания социализма и не приемлют сторонники рыночного регулирования.
Чехословацкие ревизионисты в основу своей концепции рыночного регулирования положили тезис о товарном характере социалистического производства. Представление о социалистическом производстве как о типе, разновидности товарного производства является теоретической основой и других ошибочных, рыночных концепций управления экономикой при социализме[321] . Такое представление рождает призывы дать простор действию закона стоимости, отвести плану лишь роль регистратора и исполнителя требований этого закона или превратить план в собрание предсказаний стихийного развития производства под регулирующим воздействием закона стоимости. Отсюда вытекает стремление к максимальной децентрализации, поскольку провозглашение социализма типом товарного производства требует провозглашения централизма чуждым этой экономике явлением, а директивного управления — грубым вмешательством в экономическую жизнь, произволом и т. п. Относительная экономическая обособленность предприятий абсолютизируется и гипертрофируется, откуда уже рукой подать до изображения экономики социализма в виде экономики атомарного типа, в которой отдельные предприятия, действующие по законам товарного производства, ведут своё самостоятельное хозяйство, действуют на свой страх и риск, составляя планы в первую очередь для своих собственных нужд.
Опасность приписывания социализму товарного характера состоит в том, что такое его понимание в больших или меньших масштабах неизбежно порождает ревизионистские искажения социализма, и прежде всего искажение социалистической системы управления. Эти искажения — лишь развитие тезиса о том, что социализм есть тип, разновидность товарного производства. Как прежде народники, современные ревизионисты «хотят товарного хозяйства без капитализма»[322] или делают вид, что хотят.
Ревизионистские выводы появляются, конечно, с социалистическими ярлычками и подаются на социалистическом блюдце с марксистской приправой. Но это сути дела не меняет. Ревизионизм тем и отличается от откровенно буржуазных выступлений против марксизма–ленинизма, что все свои положения выдаёт за творческое развитие марксистской теории. Вот, например, как использовал социалистическую фразеологию главный теоретик «рыночного социализма». Он писал, что некоторые пропагандисты, дескать, истолковывая в желаемом духе его взгляды как отход от социалистической экономики, как отказ от социалистического планирования и возврат к капиталистическим товарным отношениям, даже как постепенный переход к капиталистическому предпринимательству, игнорируют тот факт, что он говорит о социалистических товарно–денежных отношениях, о социалистическом рынке и социалистических предприятиях, и что в этом, дескать, фундаментальное различие между его системой и капиталистической. Но практика показала цену этих звучащих внешне по–социалистически фраз. К чему привёл отказ от централизованного управления производством и переход к регулированию производства при помощи рекомендованного О. Шиком «социалистического рынка» хорошо известно. Печальные последствия применения этого рецепта нашим чехословацким друзьям пришлось исправлять не один год.
Для борьбы с ревизионизмом следует иметь в виду, что ревизионисты всегда паразитируют на реальных проблемах. Причём по поводу самых современных вопросов они умудряются повторять самые обветшалые догмы буржуазной науки, лишь слегка переиначивая их на коммунистический лад. Поэтому сложных задач для них не существует. Как только перед социалистической экономикой встают новые проблемы, они с быстротой, присущей людям, имеющим готовые решения на все случаи жизни, вытаскивают бережно хранимый ими старый, засаленный рецепт стихийного рыночного механизма и предлагают его в качестве простого и универсального средства. Соблазниться «простотой рыночного механизма» — значит отказаться не только от решения возникших проблем, но вместе с имманентными социализму формами управления от всех его преимуществ и от самого социализма. Совершенствовать управление при социализме можно лишь на пути совершенствования присущих плановому хозяйству методов и форм, прежде всего на пути совершенствования централизованного планового управления, на пути укрепления и развития демократического централизма.
Правильное понимание сути социализма необходимо не только с чисто теоретической стороны. Социализм — строй, сознательно управляемый. Политическая экономия лежит в основе экономической политики социалистического государства и является теоретическим оружием правящей Коммунистической партии. Всякая серьёзная ошибка поэтому грозит нежелательными последствиями для экономики как основы общества и, следовательно, для социалистического общества в целом. Если громко кричать об обособленности интересов и на этом основании разобщить предприятия, то появится и разобщённость интересов, о которой кричали. Если начать с уничтожения приоритета общественных интересов в теории, то может оказаться, что через определённое время этот приоритет будет уничтожен и на практике. Если внедрять в сознание людей представление о товарном характере социалистического производства, то при последовательном развитии и применении этой концепции оно может и в самом деле потерять свой непосредственно общественный и, следовательно, социалистический характер.
К сожалению, есть у нас экономисты, которые пропагандируют направления изменений в системе управления, «логически вытекающие из признания товарной природы социалистического производства». Г. Лисичкин отстаивает даже «частный характер труда при социализме»[323] и с этих позиций оценивает социалистический строй. Неудивительно, что он порывает с основным экономическим законом социализма, заявляя, что «использование в социальном планировании критерия полноты условий для всестороннего развития может нанести серьёзный ущерб»[324].
Представление о том, что социалистическое производство является новой, третьей формой товарного производства вслед за простым товарным и капиталистическим производством, было в своё время подвергнуто обстоятельной критике и практически потеряло своих сторонников. Дискуссии по этому вопросу развернулись вновь в связи с осуществлением экономической реформы, поскольку ряд авторов пытался истолковать реформу как принятие на вооружение концепции о товарном характере социалистического производства и на этой основе стал конструировать предложения об изменении характера управления социалистической экономикой. При этом единственно правильное понимание реформы как реформы, то есть как изменения частичного, изменения по форме, а не как принципиального изменения механизма функционирования социалистического хозяйства, рядом авторов было отвергнуто.
Б. В. Ракитский, например, писал: «В ходе хозяйственной реформы все более отчётливым становится размежевание между поборниками серьёзных, последовательных перемен в механизме функционирования нашего хозяйства и сторонниками чисто внешних, частичных изменений, не затрагивающих по существу дореформенной системы хозяйственного руководства»[325]. Надо полагать, себя Б. В. Ракитский относит к поборникам серьёзных, последовательных перемен, а не к сторонникам частичных изменений, на которые он намекает как на несерьёзные и непоследовательные и отождествляет их с чисто внешними. А роль поборника даёт ему полное право упрекать всех, кто понимает, что непосредственно общественное производство есть антипод товарного. «Наш упрёк, — пишет Б. В. Ракитский, — особенно относится к тем немногим из политэкономов, которые в последнее время пошли войной на теорию социалистического товарного производства. Многие современные наши «антитоварники» искрение уверены, что спасают хозяйство от опасностей рыночной стихии. Этот питаемый благими намерениями догматизм смыкается с абстракционизмом: некоторые экономисты вместо конкретного анализа проблем централизации в нашей стране рассуждают «вообще» о некоей «мировой» тенденции к централизации»[326].
Можно было бы думать, что Б. В. Ракитский даст образец конкретного анализа проблем централизации в нашей стране. Но он, к сожалению, лишь пропагандировал идею о том, что централизм не есть качество, внутренне присущее социалистической экономике, социалистическим производственным отношениям, и что его присутствие может быть обусловлено только какими–либо чрезвычайными обстоятельствами, чрезвычайными политическими или экономическими условиями.
Он пишет, например: «История нашей страны сложилась таким образом, что на протяжении примерно 25 лет (от начала индустриализации до окончания восстановления) непрерывно складывались различные чрезвычайные обстоятельства, заставлявшие из всех хозяйственных задач отбирать какую–либо самую первоочерёдную и неотложную и мобилизовать на её решение максимально возможное количество ресурсов. Такого рода задачи эффективнее всего могут решаться при помощи усиленной централизации. Вот почему такая централизация и укоренилась в тот период. После многолетнего использования усиленной централизации её сохранение приобрело по инерции силу нормы, хотя она и была вызвана когда–то чрезвычайными обстоятельствами»[327].
Чтобы понять, что имеет в виду Б. В. Ракитский под «усиленной централизацией», надо принять во внимание следующее его высказывание: «Государство взяло на себя функцию снабжения предприятий необходимыми средствами производства, а население — предметами потребления… Цены устанавливались централизованно как твёрдые цены»[328]. Как видим, Б. В. Ракитский, по существу, выступает против централизации в управлении социалистическим хозяйством, поскольку она вызвана, по его мнению, внешними, привходящими обстоятельствами. Между тем тенденция к централизации объективно существует. Она вытекает из усиления общественного характера современных производительных сил. Строго говоря, централизация является выражением непосредственно общественного характера социалистического производства.
Важное методологическое значение имеет вопрос о том, как завоёвывают себе сторонников ошибочные идеи. Следует всегда помнить, что эти идеи отнюдь не часто проявляют себя резко и открыто, в форме, прямо выражающей их суть. Как неоднократно подчёркивали классики марксизма–ленинизма и как ещё раз показали события в ЧССР конца 60‑х гг., могут быть даны какие угодно заверения и обещания и могут быть сделаны обращения к самым лучшим чувствам читателей и слушателей. Многие идеи, которые пропагандировали чехословацкие ревизионисты, были тем опаснее, что они маскировались под флагом борьбы с догматизмом. Они писали, например: «Предупреждения различных догматических теоретиков являются полностью абстрактными и уводят от реальности, когда без всякого более детального знания или более глубокого анализа развития некоторых внутренних противоречий в социалистической экономике они рассматривают любое (?) использование социалистических рыночных отношений в социалистических странах как ревизию марксизма–ленинизма и не колеблются даже утверждать, без конкретной очевидности, что это означает возврат к капитализму. Они не знают никаких других аргументов, кроме тех, что рыночные отношения поднимают (возрождают) позицию поиска максимальной прибыли со стороны управляющих и тенденции частной собственности, которые, они утверждают, в конце концов приведут к оживлению капитализма. Они являются полностью спекулятивными, абстрактными утверждениями, которые сохраняют и возрождают идеологические догмы, которые возникли в сталинскую эру марксистского мышления и наносят огромный вред действительному развитию социалистической экономики». Практика событий в Чехословакии конца 60‑х гг. показала, что представление о социализме как о типе, разновидности товарного производства — вот та идеологическая догма, которая несёт огромный вред действительному развитию социалистической экономики и ставит под вопрос само это развитие, само существование социализма.
Нельзя не обратить внимания на то, что ревизионисты особенно усердствуют, обвиняя марксистов в абстрактности. Ведь больше всего грешат абстрактностью именно ревизионисты, функция которых не созидать, а разрушать, для разрушения же вовсе не обязательно вникать в детали и вести конкретный анализ. Ревизионисты, кроме того, хорошо понимают, что революционная практика базируется на революционной теории, и стремятся подорвать прежде всего главные основы этой теории. От марксистов же они требуют, чтобы они обращали внимание только на детали. Под деталями они, по существу, понимают лишь знакомство с поверхностью экономических явлений, их видимостью, не проникая в глубинные связи, не вскрывая внутренних причинных зависимостей.