Наши общественные задачи по удержанию в допустимых Господних рамках магии и волшебства испокон веков определены и утверждены. В то же время умножать зловонные политические сущности сверх необходимого едва ли пристало…
Ох мне политика грех наших ради. Иди-ка ты, Настасья свет Ярославна, свари любимому мужу чашечку ароматного кофе. Так сказать, политически.
— Сию минуту, мой повелитель, — весьма политично повиновалась Настя.
Едва Настя вышла на кухню, как на Филиппа тут же накатило, навалилось ретрибутивное видение.
«Ох мне воздаяние за дидактическое многоглаголание», — подумал он в гаснущем пограничном сознании, все-таки успев засечь текущее время на коммуникаторе.
От неизреченного сюжета ночного к сюжету утреннему… Да спасется присноверующий в милость Господню!..»
К периодическим провалам в немыслимые видения Филипп Ирнеев давно уж относится с некоторой меланхолией, но с долей флегматичности, полагая визионерство неизбежной тягостью харизматического бытия, обремененного неминуемым искуплением за каждодневное использование сверхъестественных дарований. «Таково неизбывное Ярмо Господне. Всуе или же для пользы дела употреблены Дары Святого Духа, отвечать за все про все так или иначе предстоит в неизбежности».
В противоположность пошлым и заурядным сновидениям, сверхрациональная визионика представляется чрезвычайно реальной, чтобы походить на рациональную обыденную действительность. Будь то во сне или наяву, таких ядовито ярких красок, отчетливых полутонов, рубленых цветных теней, резких запахов, чересчур пронзительных звуков по логике человеческого психофизиологического мягкого восприятия не может быть.
«Но они так-таки есть, из рака ноги. Дебита ностра, и куда ж меня нонеча занесло и шарахнуло?..»
Несколько малоприятных минут Филипп пытался упорядочить собственное осознание действительности, обескуражено метавшееся между видом от первого лица каждого из трех персонажей, пребывающих в роскошно убранном помещении богатого дома. Совсем не в один момент бессмысленные обрывки впечатлений, чувств и прочего недомыслия сменились восприятием сверхчеткой и контрастной картины происходящего…
«Похоже, наблюдается мебель, паркет, обои в духе барокко. Возможно, первая половина XVIII века?..»
Наконец сознательная ипостась инквизитора Филиппа одержала верх и остановилась на отстраненном виде от третьего лица, определив место, время действия, а также действующих лиц, функционально расположившихся в сверхрациональном сценарии видения из прошлого, ставшего непосредственным настоящим для безучастного зрителя из XXI века от Рождества Христова.
«Было в лета Господня 1740-ое… Санкт-Петербург, за час до полудня, палаты Артемия Волынского, кабинет-министра императрицы Анны Иоанновны.
В теургическом действе участвуют сам хозяин, рыцарь-адепт Михаил и рыцарь-неофит Павел. Объектные данные обоих — князя Курбского и дворянского сына Булавина — исповедимы в соответствующем инквизиторском прорицании…»
Ускорив восприятие, рыцарь-инквизитор Филипп неторопливо оглядел помещение, как если бы некто посторонний протокольно, под видеозапись обозревает происходящее с удобного ему ракурса, перемещая точку обзора по мере надобности. «Слава Тебе, Господи, за силы и знания, применимые рационально и сверхрационально!»
В то время сюжет видения нисколько не препятствовал нашему отрешенному наблюдателю вчуже осмотреться, поскольку немой сценой кругом владела теургическая пауза. «Ибо таков непреложный ход ритуала, который реально применяет многоопытный адепт».
Сперва Филиппа заинтересовали небольшого размера слюдяные окошки с частыми переплетами, сделанными из голубых шелковых шнуров.
«М-да… оригинально работали в русскую старину. Смотрится превосходно, не хуже витражей. Кабы не мухи…»
Златотканые салфетки на подоконниках не привлекли его внимания. Зато не очень высокий лепной потолок, барельефно расписанный лазоревыми и розовато-зелеными травами, задержал взгляд обозревателя. Оценил он и качество обширного красно-коричневого хорасанского ковра, застилающего покои, оставляя у стен небольшие желтые и палевые участки наборного ясеневого паркета.
«Стены красиво обиты изысканной голубой штофной тканью, но в начищенных бронзовых шандалах вонючие сальные огарки. И потухшая лампадка у Николая Угодника заправлена прогорклым конопляным маслом. Над киотом мухи жужжат отвратительно…»
ebooksa