Женщиной она оказалась неглупой, в немалых летах, малопочтенных при ее профессии, но наверняка с большим послужным списком всяческих несчастных случаев и грубых клиентов. Она сию же секунду прекратила вопли и ругань.
Орать тут нечего, надо терпеть, быть может, живой выпустят, суки, волхвы позорные… На деревянный сук в п… насаживают. Во где женское счастье привалило…
О последних молчаливых мыслях несчастной случайной жертвы рыцарю-инквизитору Филиппу нетрудно догадаться. Дальнейшая судьба некоей Жанны Бобович тоже в его распоряжении и доброй воле. Пока же вмешательство инквизиции не требуется, чтобы там ни происходило.
Жертву с ходу, с размаху, ухнув, безжалостно насадили влагалищем на золотой фаллос, по ее бедрам и по деревянному туловищу идола потекла кровь. Правда, за минуту до этого Вилена Лыхаим, обогнав процессию, брызнула чем-то на головку фаллоса из спринцовки-пульверизатора.
«Нечто нервно-паралитическое в смеси с миорелаксантом и анестезией», — определил инквизитор.
Он был прав при всех вариантах наблюдения: спустя примерно минуту тело Жанны Бобович, удерживаемое сектантами, безвольно обвисло, как только она потеряла сознание. Ее распяленные ноги тотчас завели за спину идолищу и закрепили в таком положении второй парой наручников на лодыжках.
Затем участники языческого обряда взялись за руки, — мужчины и женщины строго перемежаясь, — и образовали два хоровода лицом к Перуну. Во внутреннем, что поменьше, встало руководство, в том, что побольше, топтались рядовые члены «Славянского волховского братства».
Нечленораздельно завывая в пародии на церковный речитатив что-то до ужаса похожее на «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», славяне-волхователи совершили ровно семь оборотов по часовой стрелке. Засим по команде матери-волховательницы Елены с мегафоном внутренние и внешние хористы союзным образом обернулись и три круга, вихляя задами и ляжками, прошлись тем же приставным гусиным шагом в противоположном направлении.
По окончании славянского хоровода блаженно-оглашенную жертву на время оставили висеть в беспамятстве, а руководство ходом обряда по праву перехватил рыжеватый коренастый, кривоногий и мохноногий мужичок с крючковатым половым членом. Наверняка большой специалист по распашке и оплодотворению священных языческих полей.
Он со знанием гужевого пахотного дела принялся обстоятельно, степенно запрягать, засупонивать пятерых женщин в хомуты и постромки…
К тому времени волховательницы разогрелись, полностью включились в обряд, вошли во вкус и экстаз. Женщины-лошади вовсю приплясывали, сучили голыми ногами, егозили, приседали, встряхивая задом в нетерпении.
Особенно нетерпеливой представала гладкая вороная лошадь в очках. Она покрикивала на мохноногого мужичка сердитым учительским голосом и пыталась командовать процессом гужевания. В пахотной работной супряге она стояла правым коренником спереди.
Мужичок ее добродушно осаживал, прилаживал к ее трясущемуся бюсту кожаную сбрую и ласково оглаживал по крупу, успокаивая. Впрочем, норовистая лошадка с коричневатой бритой вульвой и плотным узлом вороных волос на затылке мигом присмирела, стоило ему лишь в натуре пригрозить ей настоящим кнутом.
«Действительно, женщина-лошадь — учительница физики и астрономии столичного художественного лицея Клавдия Руслицкая», — вник в ее объектные данные невозмутимый инквизитор. И обратился к информации о волхователе — знатоке сельских ремесел и деревенских семейных нравов: «Мужчина-пахарь — ее муж Фидель, в том же лицее учитель физкультуры, разорившийся фермер из интеллигентов во втором колене».
Присупонив благоверную супругу к гужам и дышлу, славянский волхв Фидель принялся за другого коренника самой натуральной саврасой масти. Толстая флегматичная светло-гнедая шатенка, непомерно долгогривая в черноволосом паху, более-менее спокойно дала себя запрячь и захомутать надлежащим сельскохозяйственным чином.
Двумя пристяжными в тройке сзади шли две нервные тонкогрудые поджарые кобылки на две трети буланого окраса. Обе девицы отличались местами бледно-желтой парикмахерской окраской причесок, но в промежности курчавились естественной густо вороной расцветкой. За коренника у них шла мосластая и грудастая кобыла стильной выделки чалой масти — хорошо раскормленная недокрашенная блондинка с короткой стрижкой, весьма натуральная в темно-гнедом паху.
«Буланые девицы — библиотекарь и провизор, чалая блондинка — старший налоговый инспектор, саврасая шатенка — ревизор-контролер железной дороги…», — внес информацию в эйдетический протокол инквизитор вместе с другими биографическими данными.
Обустроив пятерых дипломированных кобылиц, интеллигентный Фидель взялся за рукоятки плуга, с видимым усилием врезал в землю заточенный стальной лемех. С должным понуканием волхователь принялся наворачивать первую борозду. Пахал он, естественно, не по целине, а по незасеянному колхозному полю, остающемуся под паром.
Пробороздив саженей сорок, он умеючи развернул разномастную супрягу, навернул рядышком вторую борозду, затем третью, четвертую, пятую. На том он и остановился, устало оттер пот со лба, предоставив кобылкам самим выпутываться, распрягаться из мешанины вожжей, гужей, постромок.
Следом церемониальным шагом в парадном прохождении в поле вышла смешанная сельхозбригада с лопатами, тяпками, мотыгами, вилами, граблями. Отцы-волхователи и матери-волховательницы содружно и споро, как умели, взялись боронить, мотыжить пласты жирной земли, размельчать, разглаживать пахоту, окультуривая, устраивая священное земляное брачное ложе в любовном соитии и оплодотворении природы человеком. Точно к полуночи с поставленной обрядом задачей разгорячившиеся от физической работы на свежем воздухе пейзане-любители справились на «отлично» и на славянский «ять».
ebooksa