Коромысло Дьявола

Думаю, рыцарь Филипп, прежде чем мы правозначно продолжим нашу беседу в ином месте и в другое время, вам должно ознакомиться с переизданным Продиптихом в виде русского репринта, негласно отпечатанного в петербургской типографии Николая сына Ивановича Новикова в 1792 году.

Паче моего чаяния, ваш покорный слуга, рыцарь Филипп, принимал в оном просветительском прожекте кое-какое участие. На боговдохновенность перевода не притязаю, но ручаюсь за харизматическую точность и адекватность текста греческому оригиналу…

ГЛАВА V ВОСКРЕСЕНЬЕ И ВОЗДВИЖЕНЬЕ РЫЦАРЯ ФИЛИППА

— 1 -

Еженедельно просыпаться в воскресные дни как можно раньше Филипп Ирнеев ничуть не считал зазорным или же самобытной оригинальностью. «Вера и Бог — они, чай, для всех».

Давно уж по воскресеньям, начиная с десятого класса, он стремился ушмыгнуть из дому до того, как продерут глаза сестра, зять и родители. Во чтоб оно ни стало, ему требовалось избежать по-родственному добродушных насмешек и не то чтобы излишне ехидных издевательств над «Филькой-богомольцем, в церковь с утра пораньше намылившимся».

Ни по утрам, ни по вечерам, скандалить по религиозным поводам он никогда не скандалил, молчаливо отстаивая свою воцерквленность. «Незачем Бога всуе поминать». Но агнца веры от безбожных козлищ все же таки нужно отделять, насилу пожертвовав блаженным утренним сном в выходной день.

Отныне же извечной проблемы воскресной побудки для рыцаря Филиппа как вовсе и не бывало, не существовало. «Велика милость Господня!»

Он теперь испытывал необходимость свершения на рассвете харизматической заутрени, сверхрационально и сверхъестественно его соединяющей с Подателем всех благ земных и небесных. Впрочем, и еженедельной обедней в монастырской церковке Утоли моя печали он не пренебрег в тот знаменательный день.

После гимнастической разминки, контрастного душа и подобающего воскресному дню завтрака у него еще оставалось немного времени, прежде чем пуститься в путь. То бишь спуститься в охраняемый двор элитного дома и сесть в собственный неказистый автомобильчик, беззастенчиво припаркованный у парадного подъезда.

Его босса, следовательно, и ближних людей, работавших на него, в доме уважали и почитали едва ли менее того благоговения, с каким Филипп собирался приступить к чтению Продиптиха. Но не сразу.

Из «Пролегоменов Архонтов Харизмы» он прежде постарался выяснить, кем же в самом деле были Филон Александрийский и Аполлоний Тианский. «И вообще, кто они такие?.. Допустим, кое-что мне об этих деятелях известно. Но почему я на них раньше-то внимания не обращал?»

Обращаться к множеству предложенных ему в виде гиперссылок открытых богословских источников, почтительно повествующих о предтечах христианства, Филипп не стал. Он сначала приступил к выдержкам из анналов Александрийской эраны харизматиков, откуда узнал о первой попытке примирения группы эргоников и апатиков, совместно наставивших философа Филона и чудотворца Аполлония на путь «Эпигнозиса».

— …Оба они были добровольно и самопроизвольно раскаявшимися натуральными магами. И обладали дивинативной харизмой, позволившей им эпигностически осознать первородную греховность материи, лишь милостью духовного понимания, спасаемой от безвременного тлена и необратимого разложения…

Рыцарь Филипп здесь воспользовался виртуальными комментариями прецептора Павла, в точности предвидевшего, что и в какой форме может понадобиться его ученику на портативном терабайтном носителе информации. Когда желания, стремления и возможности двух людей совпадают, всякое пророчество становится истинным. Изреченное оно или нет.

— Фундаментально по-другому складывается обстановка в многовекторном бытии, где редко кто-либо, что-либо во всем накладываются друг на друга по направлениям, азимутам, модулям, тензорам. Потому-то преднамеренная попытка отцов ноогностиков инициировать создание святого писания, одинаково пригодного для эргоников и апатиков, харизматиков и мирян, не увенчалась успехом в форме явления людям синергического вероисповедания.

Однако игра того стоила, чтобы не жалеть свечей и канделябров, мой добрый рыцарь Филипп. Вся история человечества, пусть она и описывается, предписывается нам императивно и повелительно, в то же время не отрицает сослагательного наклонения.

Ах, если бы двукнижие Филона и Аполлония их современники сумели понять и открыто оценить по достоинству! Не превратили бы его в кладезь тайной эзотерической мудрости, закрытой от непосвященных и тех, кого они сочли недостойными великого знания. Приняли бы его просто как благую, добросердечную и богодухновенную весть двух малых пророков.

Возможно, в таком случае Продиптих и два его достойнейших творца восстали бы евангелическими провозвестниками скорого и предопределенного Провидением прихода Иисуса Мессии, смиренного странника и Сына Божия.

Но тогда, мой друг, в исторической модальности Продиптих никак не смог бы стать эзотерической основой теургических ритуалов рыцарей Благодати Господней. Это ни в коей градации не могло произойти, если б сие двукнижие вошло в эктометрический канон нового экуменического вероисповедания вместо свежеиспеченной Септуагинты, то есть «70 толковников», предназначенных к употреблению эллинистических прозелитов иудейства и иеговизма.

Ах, если бы благую весть изначально принесли и подхватили образованные эллины и римляне! Но отнюдь не малограмотные иудеи, не понимавшие собственного Закона Божия. Ох, если бы так оно и было, друг мой!