Когда Тарзан впервые увидел, как молодая хозяйка, не подозревая о притаившемся Ужасе, идёт по сугробам, он едва не обезумел. Он рычал и лаял, он рвался с цепи, припадал на задние лапы и бросался вперёд, насколько хватало цепи. Он таки добился своего: Молодая Хозяйка испугалась и убежала. Тарзан ещё рычал, косясь налитым кровью глазом на чёрные доски сарая, когда пришёл Старый Хозяин. Хозяин был очень зол. Он ударил Тарзана сапогом в рёбра, а когда Тарзан спрятался в конуру — стал пинать конуру. Тарзан выл, скулил и рычал — он пытался сказать о страшной опасности, — но Старый Хозяин ничего не хотел понимать. Он выкрикивал грязные и страшные слова и пинал конуру, пока не устал.
Тогда Тарзан понял: Старый Хозяин не любит Молодую Хозяйку. Он, наверное, знает про Ужас. Он, может быть, ждёт, когда Ужас наберётся сил и поглотит Хозяйку, как Тьма поглощает Свет.
И тогда Тарзан решил во что бы то ни стало спасти Молодую Хозяйку. Ему теперь часто снился сон, как Ужас выходит из-за досок, перешагивает через выгребную яму, забитые снегом тарные ящики, через нагромождения шифера, стекла, сгнивших горбылей, и идёт к жилому дому, неслышно скользя по снегу. И тогда Тарзан — сгусток злобы, гнева и Справедливости — вылетает из конуры, обрывая цепь, и его зубы впиваются в тощую, обросшую какими-то перьями и мхом шею… И льётся чёрная гадкая кровь, и Ужас никнет, оседает, расплывается перед глазами клубами зловонной тьмы.
И Тарзан просыпался, дрожа от страха и ненависти, и, ощетинившись, долго вглядывался и внюхивался во тьму, в которой тяжко ворочался пока ещё копивший силы Ужас.
* * *
Зима выдалась голодной и лютой. На дальней городской окраине морозный туман погружал во тьму переулки, занесённые снегом, так, что свет фонарей казался тусклее лунного, гудели провода, и любой звук катился по сугробам, подпрыгивая, как мячик.
Здесь, на отдалённой окраине, почему-то было всегда холоднее, чем в центре города. По вечерам в переулках сгущалась морозная мгла и редкие фонари сияли в тумане отдалённо и отрешённо, словно были огнями из другого мира.
В одну из ночей по переулку шёл человек. Скрипел снег, сквозь мглу кое-где подслеповато щурились окна тёмных домов. Звенели от холода провода, и не было больше никаких других звуков.
Переулок был длинным. Фонари не горели.
Когда сзади послышался какой-то таинственный шорох, прохожий обернулся. В конце переулка клубилось голубое облако света, и в этом облаке, стремительно приближаясь, неслась огромная тень.
Прохожий застыл на месте. Ещё секунда — и из морозной обманчивой пелены выскочила собака. Она мчалась почти бесшумно — лишь лёгкий шорох сопровождал гигантские прыжки.
Человек отступил с дороги к заборам, тут же передумал, затоптался на месте, — и вдруг побежал.
Сгустилось облако и потемнело. Дикий вскрик никого не поднял с постели.
В глухой тишине со стороны товарной станции зазвякали далёкие стальные колёсные пары и заскрипели тормозные колодки товарных вагонов.
Из тёмного окна ближайшего дома неотрывно глядело чье-то лицо. Облитое луной, белое, в очках.
* * *
Когда собаки исчезли, растаял морозный туман, и утренняя звезда зажглась на угольном небе, дверь скрипнула. На порог из того самого дома вышел старик в со старыми побитыми очками на носу, старик в телогрейке, в шапке-ушанке. Он покурил, стоя на крыльце, глядя в небо. Потом пошёл к дровянику, вытащил лопату и жестяную ванну с привязанной к ручке верёвочкой. Неторопливо прошёлся по двору, вдоль забора, подбирая клочья одежды, куски человеческого тела, казавшиеся чёрными, сложил всё это в ванну. Взялся за веревочку и потянул ванну за сараи, к бане. Ванна скрипела, оставляя след на снегу. Ванну он втащил в баню, вывалил содержимое на холодный скользкий пол предбанника. Вернулся с пустой ванной во двор. Деревянной лопатой стал снимать верхний, заляпанный кровью, слой снега, набил ванну с верхом, оттащил её в огород и опрокинул в дальнем углу, в силосную яму. Прикрыл сверху чистым снегом.
Закончив работу, поставил ванну и лопату на место. И снова закурил, щурясь сквозь очки на одиноко сиявшую звезду.
Когда на звезду внезапно набежало облако и в воздухе начал реять снег, — удовлетворенно крякнул. Затоптал папиросу и двинулся к бане.
Снег пошёл гуще, огромными белыми хлопьями. В снегу потонули чёрные покосившиеся заборы, сараи и избы.
ebooksa