Чурилов снова пожал плечами и вздохнул:
— Я же говорю, у этой сторожихи, Людмилы Виноградовой, с головой непорядок. Она, когда собаки разбежались, ещё часа три в сторожке просидела. Говорит, Богу молилась. А потом вылезла, в здание питомника вошла. А там — никого. Пошла назад — наткнулась на тело этой Эльвиры. И — всё. Больше ничего не помнит.
— Бред! — кратко заметил губернатор.
Ильин пожевал губами — губы у него были что надо: большие, приплюснутые, — он в молодости почти профессионально занимался боксом.
— А что, — сказал он, — ворота там крепкие?
— Мы смотрели, — живо повернулся к нему Чурилов, — видно, его самого очень интересовало всё это. — Ворота что надо, здоровенные. Деревянная основа, жестью обитые изнутри. Там, в собачнике этом, коровник раньше был. Двери ещё советских времён, надёжные, а жестью их уже для собак обили. Ну, так эти ворота — выломаны. Совсем, напрочь: с косяками, с петлями.
Губернатор тоже заинтересовался. Смотрел на Чурилова с подозрением.
— Так! — сказал он. — А почему вы мне обо всём этом раньше не доложили?
Чурилов виновато пожал плечами. Максим Феофилактыч бросил неприязненный взгляд на Ильина.
— Между прочим, в питомнике как раз телевизионщики работали в это время, — сказал Чурилов, опасливо поглядывая на губернатора.
— Какие еще телевизионщики?! — гневно спросил Максим Феофилактыч. — Почему мне не доложили? Владимир Александрович! — Он развернулся к Густых, сидевшему сбоку. — Почему я узнаю обо всём в последнюю очередь? Я что, последний в области человек?..
— Я сам подробностей не знал, — развёл руками Густых. — Мне не докладывали…
— А вы могли бы у Чурилова или у самого Гречина сами спросить!
Густых молчал, нагнув голову.
— Могли? Или не могли?.. Вы, в конце концов, председатель чрезвычайной комиссии, или что??
Губернатор треснул ладонью по столу.
Густых покраснел. Такой выволочки — да ещё при всей этой шушере, — он от Максима ещё ни разу не получал. Тьфу ты, пропасть! И что за день такой?
Губернатор повернулся к Чурилову.
— Что там за телевизионщики были, откуда?
— Из "АБЦ". Мелочь пузатая, — внятно сказал Ильин.